История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти - [17]

— Прошу прощенья, сэр, — сказал я, — но мистер Абеднего говорил мне, что он уже говорил вам, что я ему говорил…

— Ах да, да… припоминаю, мистер Титмарш… да, в самом деле. Но, надеюсь, сэр, вы понимаете, что у меня есть дела поважнее, о которых мне приходится помнить.

— Ну как же, сэр, — ответил я.

— Кто-то из конторщиков и вправду говорил про булавку… что у одного из наших джентльменов завелся бриллиант. Так, стало быть, вам ее подарили, да?

— Да, сэр, мне ее подарила моя тетушка, миссис Хоггарти из замка Хоггарти, — сказал я, несколько возвысив голос, ибо я чуточку гордился тем, что имею отношение к замку Хоггарти,

— Должно быть, она очень богата, если делает такие подарки, а, Титмарш?

— А как же, сэр, благодарю вас, — ответил я, — Она и правда женщина c большим достатком. После смерти супруга ей досталось четыреста фунтов годового дохода, потом у ней ферма в Слоппертоне, сэр; три дома в Скуош-тейле; да еще, как мне стало известно, три тысячи двести фунтов в банке, — вот какое у ней состояние, сэр.

Видите ли, мне это в самом деле было известно, так как, когда я гостил в Сомерсетшире, агент тетушки в Ирландии, мистер Мак-Манус, уведомил ее письмом, что закладная, которая была у ней на недвижимость лорда Брэллегена, полностью оплачена и деньги положены в банк Кутса. В те поры в Ирландии то и дело происходили беспорядки, и тетушка мудро решила не вкладывать более там деньги, а приискать, куда бы их можно было надежно и выгодно поместить в Англии. Однако же, получая со своего капитала в Ирландии шесть процентов годовых, она нипочем бы не согласилась на меньший процент; и, так как я пошел по коммерческой части, просила меня, когда я возвращался в Лондон, подыскать, куда бы ей поместить деньги, чтобы они давали ей доходу никак не менее прежнего.

— А откуда же вам с такою точностью известно состояние миссис Хоггарти? — спросил мистер Брафф, что я ему тотчас же и сообщил.

— Боже милостивый, сэр! Неужто вы хотите сказать, что у вас, служащего Западно-Дидлсекского страхового общества, почтенная дама спросила совета, куда ей поместить свой капитал, и вы не назвали ей страховое общество, в котором имеете честь служить? Неужели, сэр, вы хотите сказать, что, зная о пятипроцентной премии, полагающейся вам с вложенного капитала, вы не уговорили миссис Хоггарти купить наши акции?

— Я честный человек, сэр, — сказал я, — и не стал бы брать премию от своей родственницы.

— Ваша честность мне известна, мой дорогой… дайте я пожму вашу руку! Я тоже честный человек… у нас все служащие честные. Но мы должны быть еще и благоразумны. Как вам известно, по нашим книгам у нас числится пять миллионов капиталу, это значит, что нам внесено пять самых настоящих миллионов самых настоящих соверенов, сэр, — и все честь по чести. Но отчего бы нам не стать богатейшей Компанией в мире? И к тому оно и придет, сэр, непременно придет, сэр, не будь я Джон Брафф, пусть только господь благословит мою честность и усердие. Но неужто вы полагаете, что это возможно, если каждый из нас не будет всемерно споспешествовать процветанию нашей фирмы? Отнюдь, сэр… отнюдь. И, что до меня, я заявляю об этом всем и каждому. Я горжусь делом рук своих. В какой дом я ни войду, я всюду оставляю проспект нашего страхового общества. Любой из моих поставщиков становится владельцем хотя бы нескольких наших акций. Мои слуги, сэр, мои собственные лакеи и конюхи — и те связаны с Западно-Дидлсекской. И когда человек приходит ко мне просить места, мой первый вопрос: «А застрахованы ли вы, сударь, в нашей Компании, и есть ли у вас ее акции?» И второй вопрос: «А хорошие ли у вас рекомендации?» И если на первый свой вопрос я получаю отрицательный ответ, я говорю: «Прежде чем просить у меня места, приобретите наши акции». Разве вы не видели, как я, — я, Джон Брафф, который пользуется миллионным кредитом, — приехав сюда в карете четверней, вошел в контору и вручил мистеру Раундхэнду четыре фунта девятнадцать шиллингов — стоимость половины акции — за моего привратника? Обратили ли вы внимание, что я удержал шиллинг из пяти фунтов?

— Как же, сэр, это было в тот день, когда вы выписали себе восемьсот семьдесят три фунта десять шиллингов и шесть пенсов, — это было в прошлый четверг, — ответил я.

— А почему я удержал шиллинг, сэр? Потому что это были мои комиссионные, пять процентов комиссионных Джона Браффа, честно им заработанные и взятые у всех на виду. Разве я что-либо скрывал? Ничуть не бывало. А может быть, я поступил так из сребролюбия? Ничуть не бывало, — повторил Брафф, прижав руку к сердцу, — я сделал это единственно из принципа; лишь это движет всеми моими поступками, и я с чистой совестью могу повторить это перед лицом всевышнего. Я бы желал, чтобы все мои молодые люди следовали моему примеру… я бы желал… я молюсь, чтобы им это оказалось под силу. Подумайте о моем примере, сэр. У моего привратника больная жена и девять малолетних детей; сам он тоже слаб здоровьем и не жилец на этом свете; у меня на службе он заработал деньги — шестьдесят фунтов с лишком, и больше его детям не на что рассчитывать; если бы не эти деньги, в случае смерти они оказались бы нищими, без крыши над головой. Что же я сделал для этой семьи, сэр? Я забрал эти деньги у Роберта Гейтса и поместил их так, что, когда он умрет, они составят счастье его семьи. Каждый его фартинг вложен в акции нашей Компании; а стало быть, мой привратник Роберт Гейтс сделался держателем трех акций Западно-Дидлсекского страхового общества, и в этом качестве он вам и мне хозяин. Уж не думаете ли вы, что я хочу обмануть Гейтса?