История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти - [11]

И не медля ни минуты я сказал:

— А впрочем, сударыни, раз достопочтенный джентльмен так настаивает, я отложу свидание и с искренним удовольствием отобедаю с ним. К какому часу прикажете пожаловать, сэр?

Он не удостоил меня ответом, но мне было все равно, потому что, надобно вам сказать, я вовсе и не собирался обедать у этого господина, а лишь хотел преподать ему урок вежливости. Потому что хоть я и простого звания и слыхал, как люди возмущаются, если кто так дурно воспитан, что ест горошек с ножа, или просит третью порцию сыру, или иными подобными способами нарушает правила хорошего тона, но еще более дурно воспитанным почитаю я того, кто оскорбляет малых сих. Я ненавижу всякого, кто себе это позволяет; равно как презираю того, кто рожден плебеем, а строит из себя светского господина; по всему по этому я и решился его проучить.

Когда карета подъехала к его дому, я со всей вежливостью помог дамам выйти и прошел в сени; у дверей, — взявши мистера Престона за пуговицу, я сказал — при дамах и при двух дюжих лакеях — да, да, так и сказал:

— Сэр, эта любезная старая дама пригласила меня к себе в карету, и я согласился в угоду ей, а не ради собственного удовольствия. Когда вы, подъехавши, спросили, кого это принесла нелегкая, я подумал, что вы могли бы выразиться и повежливей, но вы обратились не ко мне и не мое дело было вам отвечать. Когда вы, желая надо мной подшутить, пригласили меня на обед, я решил ответить на шутку шуткой — и вот я у вас в доме. Но не пугайтесь, я не намерен с вами обедать; однако же если вам придет охота сыграть ту же шутку с кем другим — ну, хоть бы с любым из наших конторщиков, — мой вам совет, поостерегитесь, не то вас поймают на слове.

— Вы кончили, сэр? — вне себя от ярости спросил мистер Престон. — Если это все, не соизволите ли вы покинуть мой дом, или вы предпочтете, чтобы вас выставили за дверь мои слуги? Выставьте этого малого! Слышите! — Тут он оттолкнул меня и в бешенстве удалился.

— Экий сквернавец твой муженек, экий изверг! — сказала леди Бум, ухватив старшую внучку за локоть. — Терпеть его не могу. Идемте скорее, не то обед простынет.

И, не прибавив более ни слова, она потащила леди Джейн прочь. Но эта добрая душа сделала шаг в мою сторону и, бледная, вся дрожа, сказала:

— Не гневайтесь, прошу вас, мистер Титмарш, и прошу вас, забудьте все, что здесь произошло, ибо, поверьте, мне очень-очень…

Что «очень-очень» — я так никогда и не узнал, ибо тут глаза бедняжки наполнились слезами, и леди Бум, закричавши: «Вот еще! Чтоб я этого не видела», — потащила ее за рукав вверх по лестнице. Но леди Фанни храбро подошла ко мне, своей маленькой ручкой изо всех сил стиснула мою руку и так мило сказала: «До свидания, дорогой мистер Титмарш», — что, вот не сойти мне с этого места, я покраснел до ушей и весь затрепетал.

Едва она ушла, я живо нахлобучил шляпу и вышел из дверей, чувствуя себя гордым, как павлин, и храбрым, как лев, и одного мне хотелось, чтобы который-нибудь из этих спесивых, ухмыляющихся лакеев позволил бы себе малейшую неучтивость, тогда бы я с наслаждением влепил ему оплеуху да велел бы нижайше кланяться хозяину. Но ни один из них не доставил мне этого удовольствия; и я ушел и мирно пообедал тушеной бараниной с репой у себя дома в обществе Гаса Хоскинса.

Я не счел приличным рассказывать Гасу (который, между нами говоря, весьма любопытен и большой охотник посплетничать) подробности семейной размолвки, коей я был причиной и свидетелем, и лишь сказал, что старая леди («Они пэры Бум, — ввернул Гас. — Я сразу пошел и поглядел в книге пэров»), что старая леди оказалась мне родней и пригласила меня прокатиться по Парку. На завтра мы, как обыкновенно, отправились в должность, и уж, можете быть уверены, Хоскинс рассказал там все, что произошло накануне, да еще порядком присочинил; и странное дело, хотя случай этот как будто ничуть не заставил меня возгордиться, скажу по совести, мне все же льстило, что наши джентльмены кое-что прослышали об этом моем приключении.

Но вообразите, как я был изумлен, воротившись ввечеру домой, когда, едва увидев меня, моя квартирная хозяйка миссис Стоукс, ее дочь мисс Селина и ее сын Боб (юный бездельник, который дни напролет играл в камешки на ступенях церкви св. Бригитты на Солсбери-сквер), все они торопливо кинулись вперед меня по лестнице на третий этаж и прямиком в наши комнаты, где посреди стола, между наших флейт, с одной стороны, и моего альбома, Гасова «Дон-Жуана» и Книги пэров с другой, я увидел вот что:

1. Корзину с огромными персиками, румяными, как щечки моей милой Мэри Смит.

2. Таковую же с большущими, отборными, ароматными, тяжелыми на вид гроздьями винограда.

3. Гигантский кусок сырой баранины, как мне показалось; но миссис Стоукс сказала, что это олений окорок, да преотличный, такого она и не видывала.

И три визитные карточки:

Вдовствующая графиня Бум

Леди Фанни Рейкс

Мистер Престон

Леди Джейн Престон

Граф Типтоф.

— А карета-то какая! — воскликнула миссис Стоукс, — Карета какая… вся как есть в коронах! А ливреи-то… и два эдаких франта на запятках, бачки у них рыжие, а штаны в обтяжку из желтого плюша; а в карете старая-престарая леди в белом капоре, а с ней молоденькая в большущей шляпке из итальянской соломки и с голубенькими лентами, а еще эдакий рослый, статный джентльмен, сам бледный и бородка клинышком. «Не откажите в любезности, сударыня, сказать, здесь ли живет мистер Титмарш?» — спрашивает молоденькая эдаким звонким голоском. «Как же, как же, миледи, — говорю я, — да только сейчас он в должности. Западно-Дидлсекское страховое общество, на Корнхилле». «Чарльз, — эдак важно говорит джентльмен, — выносите провизию». — «Слушаю, милорд», — говорит Чарльз и выносит мне эту самую оленью ногу, обернутую в газету, на фарфоровом блюде, вон как она и сейчас лежит, и две корзины с фруктами в придачу. «Будьте добры, сударыня, — говорит милорд, — отнесите все это в комнату мистера Титмарша и скажите ему, что мы… что леди Джейн передает ему поклон и просит его принять это». И протянул мне эти самые карточки, и вот это письмо, запечатанное, и на печати корона его светлости.