История Рязанского княжества - [38]
Еще заметнее обозначился союз Дмитрия и Олега в отношениях к татарам. Надеясь на московскую помощь, Олег, по-видимому, обнаружив намерение, если не совсем сбросить, то по крайней мере ослабить тяжесть монгольского ига. Но Рязанская земля дорого поплатилась за дружбу с Москвой. «В 1373 г. пришли татары из Орды от Мамая на Рязанского князя Олега Ивановича, города его пожшли, множество людей побили, и с большим полоном воротились во свояси».
Дмитрий с братом Владимиром Андреевичем слишком поздно явился на помощь к союзнику; он ограничился тем, что стал на берегу Оки и не пустил татар перейти на северную сторону. В 1377 г. царевич Арапша, известный в истории поражением русского ополчения на реке Пьяне, осенью сделал набег на Рязанскую землю и взял Переяславль. Захваченный врасплох, Олег Иванович попался, было, в плен, но вырвался и убежал, весь израненный татарскими стрелами[140]. Как велик был ужас, наведенный Арапшей на жителей, видно из того, что в Рязанской земле долго ходили потом страшные рассказы о подвигах царевича, и он превратился в мифическое лицо какого-то богатыря-великана. В следующее лето Мамай отправил мурзу Бегича с большой ратью на великого князя Дмитрия, а вместе с ним и на его союзника Олега. Дмитрий поспешил к нему навстречу, перешел за Оку и сошелся с татарами на берегах речки Вожи. 11 августа произошла известная битва, предвестница Куликовской победы. В 15 верстах от губернского города Рязани до сих пор существуют памятники Вожинской битвы — высокие курганы, по которым разбросано село Ходыкино. Олег, по-видимому, не принимал участия в сражении; упоминается только князь пронский Даниил, который начальствовал одним крылом великокняжеского ополчения. Мамай, приведенный в ярость такой страшной неудачей, спешил выместить свою досаду на Рязанской области. Он собрал остатки разбитой рати и бросился на Рязань. Олег, вероятно считавший себя безопасным с юга в первое время после поражения татар, и на этот раз оказался не готовым к обороне. Он перебежал на левую сторону Оки и оставил свои волости в жертву грабителям. Татары взяли и пожгли Дубок, Переяславль и другие города, разорили множество сел и увели с собой большое количество пленников. Сильно опечалился Олег, когда увидал свое разоренное княжество; жители, спасшиеся от плена, должны были селиться как в необитаемом краю и строить новые хижины, «понеже вся земля была пуста и огнем сожжена»[141]. Хотя опустошение распространилось далеко не на целое княжество, но оно постигло самую лучшую часть его — правое прибрежье Оки.
Это внезапное нападение было только предвестием грозы более ужасной, которая долженствовала напомнить России Батыево нашествие. Мамай старается собрать отовсюду огромные силы. Но Орда оскудела ратными людьми: цвет татарского воинства погиб на берегах Вожи и, хан, не довольствуясь тем, что из великих степей Поволжских и Подонских начали сходиться к нему татары и половцы, послал в соседние страны нанимать дружины армян, генуэзцев, черкес, ясов и других народов. Все еще неуверенный в успехе, он уговорился действовать заодно с Ягайлом Литовским. Летом 1380 г. Орда переправилась на западную сторону Волги и прикочевала к устью реки Воронеж. Весть об опасности, как мы знаем, не привела в смущение московского князя, напротив теперь-то он и обнаружил вполне свое мужество и энергию. Не теряя драгоценного времени, Дмитрий начал собирать ополчение и послал звать на помощь подручных князей.
Что же делал Олег в то время, когда с трех сторон к пределам его княжества двигались вооруженные массы? Известно, что северные летописи обвиняли его в измене и предательстве. Описывая эпоху Куликовской битвы, некоторые летописцы не находят слов, чтобы выразить всю гнусность его поведения, и не могут упомянуть имени Олега без того, чтобы не прибавить к нему: велеречивый и худой (умом), отступник, советник дьявола, душегубивый и тому подобные эпитеты. Это ожесточение против Олега пережило несколько столетий и нашло себе громкий отголосок в повествовании бессмертного историографа, так что для многих с именем рязанского князя сделалось неразлучно представление о великом русском изменнике, вроде Ивана Мазепы. В наше время исторической критики, пора, наконец, освободить память Олега от незаслуженных нареканий и взглянуть на него поближе.
И северные летописцы не все отзывались о нем одинаковым тоном, например, в рассказе Никоновского сборника говорится о князе без брани и без особенного негодования на его поведение; скорее можно заметить какой-то оттенок сожаления. Зато Олег представлен здесь слишком робким князем: он беспрестанно приходит в ужас, советуется с боярами, плачет, и вообще не знает, что ему делать. Конечно, в этом изображении есть своя доля правды: положение Олега было так затруднительно, что он не мог обойтись без сильных колебаний и тревожного раздумья. Еще в XVIII в. князь Щербатов не увлекся ожесточением некоторых летописцев и, не касаясь личного характера Олега, спокойно старается объяснить его поведение обстоятельствами того времени. Он придерживается рассказа Никоновской летописи и вслед за ее составителем приписывает Олегу и Ягайлу уверенность в том, что Дмитрий не осмелится выйти навстречу Мамаю, но убежит в Новгород или на Двину, а союзники разделят между собой московское княжество. Современный нам историк гораздо проще и вероятнее других объясняет причину измены: Олег, по его мнению, действовал так, а не иначе, потому что более других русских князей был настращен татарами.
