История русской семиотики до и после 1917 года - [45]

"И между прочим он мне не без скромной гордости заметил: "Вот относительно воскрешения житейски-автоматического в искусстве. Говорят: узнавание (я бы сказал, скорее, опознание) и видение, традиционные мотивы и обновляющие их сочетания. А ведь у Шкловского вначале только-то и было, что "воскрешение", "остранение". Не понимаете? Одночлен! А биномность возникла уже, по моему предложению, по аналогии с теорией фонем: фактические модификации фонемы и сама фонема, с которой они ассоциируются, функционально значащее и незначащее (или косвенно лишь значащее)" (Ларцев В.Г. Евгений Дмитриевич Поливанов. Страницы жизни и деятельности. — М., 1988. С.141).

Не могу удержаться, чтобы не привести одно из стихотворений Е.Д.Полибанова для полной характеристики его облика:

В 45 ЛЕТ

(подражание китайскому)

Выхожу, немного выпив

И немного покурив,

Из опиекурильни.

Мышь летучая так низко пролетает,

У палан-ханэ костер пылает,

Сумерки ложатся на Тошкэнд,

И я медленно бреду домой,

Совея

(Там же. С.219).

Л.П.Якубинский вошел в семиотику с еще одной важной статьей, правда, уже 1923 года, "О диалогической речи" (См.: Якубинский Л.П. Избранные работы. Язык и его функционирование. — М., 1986. С. 17–58). Здесь представлены многие идеи, за которые мы так ценим М.М.Бахтина. Но М.М.Бахтину удалось развернуть их в сторону литературы и культуры. Л.П.Якубинский остался лингвистом, а лингвистика в тот период ушла в иную сторону, и подготовленный Л.П.Якубинским инструментарий оказался ей не нужен.

Рассматривая существующие формы общения, Л.П.Якубинский считает важным элементом цель речевого высказывания. Именно в этом он увидел разницу между практическим и поэтическим языками, о которых писал ранее.

Общение он пытается моделировать на уровне как слухового восприятия собеседника, так и зрительного. "Зрительное восприятие собеседника подразумевает восприятие его мимики, жестов, всех его телодвижений" (Там же. С.27). И далее: "Сплошь и рядом мимическая и жестикуляционная реплика вовсе не требует речевого дополнения. С другой стороны, мимика и жесты имеют часто значение, сходное со значением интонации, т. е. определенным образом модифицируют значения слов" (Там же).

Л.П.Якубинский не только разграничивает зрительный и слуховой каналы, но и сближает их: "Когда смотришь на сцену в бинокль, не только лучше видишь, но и лучше слышишь, потому что лучше видишь, лучше узнаешь, в чем дело, следя за мимикой и жестами. Так же обстоит дело и при слушании оратора: особые места для оратора (кафедры, трибуны) обусловливают не только то, что оратора лучше слышно, но и то, что его лучше видно; когда на оратора смотришь

в бинокль, тоже лучше слышишь и понимаешь" (Там же. С.28).

Продолжая Л.В.Щербу из "Восточно-лужицкого наречия" (1915), которому при описании реального общения очень трудно было найти монологи, свою четвертую главу Л.П.Якубинский назвал "Об естественности диалога и искусственности монолога". Сам же он идет еще дальше и ищет, какова семиотическая организация коммуникации, которая способствует рождению монолога: "Для того, чтобы люди слушали монолог, необходимы обыкновенно определенные привходящие условия, например, организация собрания с очередью, с предоставлением "слова", с председателем, да и то здесь всегда налицо "голоса с мест" (Там же. С.33). И далее: "Слушание монолога часто регулируется (кроме отмеченных моментов организованности собрания и пр.) количеством собравшихся людей, которое, если оно велико, ведет, в силу естественного для каждого стремления к прерыванию, к окончательному "галдежу", который тоже естественным образом постепенно парализует либо прерывание, либо само собрание, если ему не будет придан организованный характер; общеизвестно, что, например, сборища молодежи постоянно кончаются "галдежом", и наконец требованием выбрать председателя и вести собрание" (Там же. С. 33–34).

Л.П.Якубинский рассматривает различные варианты "блокировки" диалога:

"Случаи "беседы-собрания" свойственны обществу на определенном уровне культуры; в другой обстановке слушание монолога определяется другими обстоятельствами, имеющими значение, впрочем, и для всякого культурного уровня:

обычаем, церемонией, ритуалом. Слушают того, кто имеет власть или пользуется особым авторитетом, вообще в обстановке внушающего воздействия, подразумевающего известную пассивность восприятия или преимущественно сочувственное реагирование, когда прорываются главным образом "поддакивающие" реплики. Особенно важно подчеркнуть связь монологизирования с авторитетностью, ритуалом, церемонией и пр., так как здесь определяется возможность, в общей плоскости внушающего воздействия, влияния монологической устной речи на речь вообще, в частности и на диалогические речевые проявления, что немаловажно, между прочим, и для генетического изучения языка (само собой разумеется, что внушающее воздействие может происходить

и в плоскости диалога). Иногда монологизирование осуществляется благодаря особой интересности, захватываемости своего содержания и вызывает реакцию удивления, когда все сидят и слушают "раскрыв рты" и действительно молчат" (Там же. С.34).