История Русской Церкви - [8]

Но сказать это было бы сказать не всё. Одновременно растет и иное. Дело в том, что уже в середине 11 века в Берестове, где была летняя резиденция князя Владимира, славянин Антоний, познакомившийся с Константинопольским, византийским и даже палестинским в первую очередь монашеством, основывает монастырь, который потом войдет в историю как Киево-Печерская лавра. Сам Антоний живет в пещере, почти никого к себе не пускает, но его ученик Феодосий становится действительно основателем общежитийного монастыря, т. е. монастыря где монахи живут не в отдельных скитах сами по себе и только собираются на общие богослужения, а монахи живут общей жизнью, помогая друг другу. Этот принцип, основанный когда-то Пахомием Великим в Египте, но для Киева очень важен был Студийский устав, устав Студийского К-польского монастыря. По этому уставу создается монашеская жизнь, и Киево-Печерский монастырь становится центром духовной жизни домонгольской Руси. Из него происходит более 50 епископов, сотни замечательных духовников, священников, монахов, это действительно кузница древнерусской святости. Причем и Феодосий, и Антоний, и его потомки не останавливаются перед тем, чтобы говорить правду в лицо князьям, чтобы богатых останавливать в их произволе, чтобы судьям, которые превратно судят, указывать на то, что если не изменят своего подхода, они погибнут. Это активное вмешательство в жизнь. У Киево-Печерского монастыря очень широкое поле.

В Новгороде чуть позже, в 12 веке, выдающимся подвижником, который для Новгорода был тем же, чем Антоний и Феодосий для Киева, становится Валаам Хутынский, который основывает знаменитый Хутынский монастырь, Хутынь, к северу от Новгорода на берегу Волхова. Это тоже такой центр духовной жизни Северной Руси.

Особенность русского монашество, видимо, вызванная особенностью жизни в новокрещеной стране, это развернутость к миру. Мы почти не находим аскетов, анахоретов, ушедших полностью от мира, разве что Антоний, но он и канонизирован довольно поздно, позже Феодосия. Обычный идеал монашества — это открытость миру, это духовничество, чудотворение, это учительство, ограничение произвола сильных мира сего. В этом смысле удивительный образ дает Авраамий Смоленский, замечательный святой домонгольской Руси, который был настоятелем одного из смоленских монастырей. Он был великим книжником, вообще книжность, это особенность монашества того, домонгольского времени. Они не пренебрегают ученостью в отличие от многих монахов Палестины и Сирии, которые гордились не только тем, что они носят рванье и не моются, но и книг не читают, кроме Священного Писания. Русское монашество отличалось тем, что тоже носило рванье и тоже, к сожалению, не мылось, но оно по крайней мере… Помню, князь Феликс Юсупов написал в своих воспоминаниях после посещения Соловков: удивительно, грязные немытые вонючие монахи, неужели этим можно служить Богу? Конечно, это особенность юга, которая на Руси плохо адаптируется, но не об этом речь. Русское монашество было книжным, а Авраамий Смоленский целую большую школу создал, причем переводческую школу, переводов с латыни, с греческого языка, может даже с еврейского, это было культурное делание. Хотя сам Авраамий за свои большие труды, как это часто бывает, очень много страдал.

Наконец, последнее в духовном поле домонгольской Руси, это странный, чисто русский тип святости, появившийся буквально почти сразу. Он появляется с именами двух сыновей Владимира — Бориса и Глеба. Борис и Глеб, естественно, варяжские имена, и в крещении их назовут Роман и Давид. Эти два князя первые русские святые, они канонизированы до Феодосия, тем более до Антония, до самого князя Владимира, канонизированы не сверху, не распоряжением митрополита, а народным почитанием, а потом уже митрополитом санкционированы. Князья, которые, если читать древние жития, есть несколько изводов древних домонгольских житий Бориса и Глеба, одно из них написано знаменитым Нестором, кстати, слабейшее из всех, и два других неизвестными авторами. Мы видим, что поразило русского человека готовность повторить жертву Христа, готовность умереть, но не пролить кровь, готовность умереть, но не вызвать брани и вражды. Это даже не героический путь древнего мученичества, исповедничества. Никакого исповедничества у Бориса и Глеба не было, они молились, они просили даже милости, пощады, оба, особенно Глеб, у своих убийц, подосланных их братом Святополком Окаянным. Главное, что они, это прямо говорится в житиях, могли пойти против брата, тем более Борис был уже молодым воином, он возвращался с дружиной, он мог после похода, который должен был быть боевым, но он не встретил неприятеля, возвращался в Киев, он мог идти с дружиной, уж точно его бы не убили так просто. Но он отпускает дружину, потому что он не может сражаться с братом, не может проливать другую кровь. Как же так, я христианин должен пролить кровь моего брата. А Глеб тем более. Его предупреждают об убийстве, он все равно идет, потому что не верит, что брат может поднять на него руку. Настолько чиста его душа. Это потрясло русского человека. Насколько это было на самом деле, мы не знаем, наверно, было что-то очень неплохое. Но главное, что это потрясло тогдашних людей. И началось почитание с самого начала: Бориса тут же находят и хоронят в Киеве в 19 году. При впадении Жиздры в Днепр находят выброшенное убийцами тело Глеба, нетленное, его приносят к брату, и начинается их почитание. Так же потом начинается почитание князя черниговского Игоря, так же почитают и последнего императора Николая Второго — в чине страстотерпцев. То есть это нежелание проливать кровь — вот, этим можно сформулировать. Вы помните, в Евангелии эти удивительные слова, когда двое учеников Христа говорят, вот в этом самарийском городе Тебя не приняли, скажи, мы туда низведем огонь, как это сделал Илия. Не знаете, какого вы духа, отвечает Господь. Сын Человеческий пришел не казнить, а спасать. И вот этот принцип оказался пленительным для русского сознания, как оказалось, на многие века. Это тоже уникальная основа, заложенная в домонгольской Руси. Вот такой был удивительный мир, далеко не такой прекрасный, как иногда говорят тот же Георгий Федотов, тот же о. Александр Шмеман, что это была такая великолепная сказка. Нет, это не была сказка, там было очень много гадости, но это был первое открытие Правды, еще не полное, еще не глубокое, но это было открытие Правды о христианстве, возвращение в мир истинного почитания Бога Творца и Сына Человеческого, который является одновременно Сыном Божиим. Это начало преображение русского народа, и собственно говоря, вся дальнейшая его история с падениями и подъемами — это история его пути, начатого в те годы домоногольской Руси. Спасибо.