. После каждого благоприятно закончившегося дела он неизменно замечает: «Всеблагой Господь не выказал гнева Своего»[*] , или: «Выну буди Вышнему хвала», или: «С превеликою радостию приняли и Господу Богу сердечно благодарим». О своем самочувствии Петр пишет: «Сегодня мне, слава Богу, лучше»[*]; «Поздравляю Вас с праздником Воскресения Господня и Его победы над смертию. На днях меня охватила проклятая лихорадка, т. ч. всю Страстную неделю я мучился, а в Пасхальную ночь только из–за людей был я у ранней обедни. Сегодня же я здоров»[*]. После победы под Полтавой (1709) Петр повелевает отслужить благодарственный молебен, ибо «Викторию Господь Бог нам даровати изволил». После битвы при Гангуте он пишет в одном из писем: «Всемогущий Господь соизволил почтить Россию»[*]. По заключении Ништадтского мира Петр сказал: «Зело желаю, чтоб наш весь народ прямо узнал, что Господь Бог прошедшей войной и заключением мира нам сделал. Надлежит Бога всею крепостию благодарить». В корреспонденции Петра найдется много примеров такого рода. Более того, иногда Петр действует в духе почтенной старины: после побед под Азовом и под Полтавой он в знак благодарения закладывает монастыри; он перевозит мощи святого Александра Невского в Петербург, чтобы освятить новый город, и основывает Александро–Невский монастырь
[132]. Едва ли справедливо считать, будто религиозность Петра была проникнута духом западного рационализма. Он почитал иконы и Божию Матерь, как он признался патриарху Адриану во время процессии по поводу казни стрельцов; он благоговейно лобызал мощи, охотно посещал богослужения, читал Апостол и пел в церковном хоре. Современникам была известна его начитанность в Библии, цитаты из которой он метко употреблял как в беседах, так и в письмах. Феофан Прокопович замечает, что «аки всеоружие (Петру. — Ред.) было изученныя от Священных Писаний догматы, наипаче Павлова послания, которая твердо себе в памяти закрепил». Тот же Феофан говорит, что Петр «и в разговорах богословских и других слышати и сам не молчати не токмо, как прочие обыкли, не стыдился, но и с охотою тщался и многих в сумнительстве совести наставлял»
[133]. Эта склонность Петра к участию в беседах на религиозные темы засвидетельствована в «Возражениях на «Камень веры»», где рассказывается, что Петр принимал участие в споре с Талицким, которого «кратко явными Христовыми словами победил и в раскаяние привел»
[134]. Типичными для Петра являются этически–религиозные рассуждения из его записок «О блаженствах против ханжей и лицемеров». На одной стороне листа он приводит текст заповедей, а на другой делает собственноручные пометы, перечисляя те или иные грехи и добавляя свои размышления на этот счет. В заключение он пишет: «<Вопрос /> Описав все грехи против заповедей, один токмо нахожу грех лицемерия и ханжества не обретающийся между прочих вышеописанных, что зело удивительно, — чего для? <Ответ /> Того ради, понеже заповеди суть разны и преступлении разны — против каждой; сей же грех все вышеописанные в себе содержит… Против первой грех есть атеистство, который в ханжах есть фундаментом, ибо первое их дело — сказывать видения, повеления от Бога и чудеса все вымышленные, которых не бывало; и когда сами оное вымыслили, то ведают уже, что не Бог то делал, но они, — какая ж вера в оных? А когда оной нет, то суть истинные атеисты». О второй заповеди Петр пишет: «Против второй — страха Божия не имущии. О сем же и толковать не надобно, понеже–де, когда лгут на Бога, какой уже страх Божий обрестися может». В отношении четвертой заповеди он замечает и одновременно вопрошает: «Против четвертой. Может быть, что натуральных отцов некоторые и почитают (но сие наудачу), но пастырей, иже суть вторые по натуральных отцы от Бога определены, как почитают, когда первое их мастерство в том, чтоб по последней мере их обмануть, а вяще тщатся бедство им приключить подчиненных пастырей оболганием у вышних, а вышних — всеянием в народе хульных про оных слов, подвигая их к бунту, как многих головы на кольях свидетельствуют»
[135].
В этой связи следует заметить, что, несмотря на свое критическое отношение к духовенству, Петр всегда выражал свое почтение патриарху Адриану. Так, он всегда считал своим долгом тотчас по возвращении из–за границы или с поля битвы навестить патриарха. В одно из таких посещений Петр в беседе с патриархом сказал: «Еще же велия злоба от диавола и козни его на люди, еже бы наука благоразумная где–либо не возымела места, всячески бо препинания деет в той. Господь же Бог во всем помощь да сотворит людем спасительну!» [136] И это высказывание также свидетельствует о весьма умеренном рационализме юного Петра. Приведенные выше рассуждения о заповедях Петр заканчивает следующими словами: «Наконец, Христос Спаситель ничего апостолам своим боятися не велел, а сего весьма велел: Блюдитеся, рече, от кваса фарисейска, еже есть лицемерие» [137]. В этом–то грехе лицемерия Петр и обвинял монахов, ссылаясь на примеры из современной ему монастырской жизни, в которой в те времена было достаточно отрицательных явлений. Как мы увидим далее, взгляды Петра на монашество отразились в его сочинении «Объявление о монашестве» (1724), где он предъявляет современному иночеству серьезные обвинения
