История русского языка в рассказах - [54]

Судите сами: пока не было различия между полными и краткими указательными местоимениями, например между онъ и оный, то и тое, онъ, — это указательное местоимение. Как только возникли дублетные формы онъ и оный, одинаково указывающие па третью степень дальности, более определенная из них сохранила старое значение указательности, а другая... Другая должна была исчезнуть, как излишняя, но предпочла иной выход из положения. Она заполнила пустующую клетку в системе личных местоимений, стала на место «?»:

яз — есмъ — се-и, ибо се стало наречием, а в форме мужского рода сь вообще исчезло;

ты — ecu — то-и, ибо то стало союзом, а в форме мужского рода тъ вообще исчезло (или его стали повторять дважды тътъ — тогда появилось moт);

он — есть — оны-и, ибо онъ стало личным местоимением.

Хотя местоимению онъ удалось пристроиться к системе, ему пришлось при этом расстаться со всеми формами косвенных падежей.

Вы обращали внимание на то, что именительный надеж местоимения он совсем не похож на косвенные падежи: его, ему и т. п.? Как будто перед нами формы двух разных слов. И в самом деле, его, ему, им — это формы местоимения и, того самого, которое участвовало в образовании полных прилагательных п местоимений. Местоимение 3-го лица от указательного местоимения онъ взяло только именительный падеж. А все остальные надежные формы оказались лишними, вышли из употребления и исчезли из языка.

Нe менее драматична судьба и многих других местоимений. Когда-то, например, личные местоимения имели по две формы — полную (мене, тебе) и краткую (мя, тя). Сохранились только полные, а краткие исчезли, как вообще стали исчезать краткие формы местоимений и прилагательных. Осталась только краткая форма возвратного се бя — она выглядела как ся. Осталась и стала употребляться как возвратная частица при возвратном глаголе: собирать ся, а потом окончательно потеряла самостоятельность и превратилась в часть слова: собираться.

Вернемся, однако, к указательным местоимениям. На место трех прежних степеней дальности пришли две: тот — этот. Правда, в качестве архаического долго еще сохранялась и основанная на прежней системе пара сей — оный. До середины прошлого века. Вот примеры из художественного произведения и из научного трактата тех времен:

«Это внимание [дамы] возбуждено шпорами, но глаза ее встречаются с усами, и — о счастье! — оказывается, что сии усы и оные шпоры принадлежат одному лицу. Какое милое сочетание!» (Я. Бутков. Петербургские вершины).

«Известные события... не позволили мне обнародовать приготовленного снимка с оных [листов] даже и до дня сего» (О. Бодянский).

Эта пара окончательно ушла из литературного и разговорного языка, и только язык милицейского протокола нет-нет да и помянет их, когда понадобится строго и педантично разграничить свидетеля (сей), пострадавшего (тот) и преступника (оный). Да очень грамотные люди, знающие древний язык, из озорства могут припомнить ушедшие в вечность формы.

В одном из романов К. Федина описан такой случай: «Он сморщил нос, слегка пофыркал и прогнусавил речитативом:

— Хи-Хи! Стихи! Люблю стихи я,

Зане оне — моя стихия...

...Ергаков закричал:

— Я посрамлен!.. Какой блеск рифмы, а?! и что за элегантная вольность в обращении с грамматикой!.. Стихи, насколько понимаю, род мужеский — и вдруг они стали oнe! а?»

Действительно, древней формой именительного падежа множественного числа для мужского рода была они, а для женского все-таки не оне, а оны. Оне появились довольно поздно, уже в русском языке, под влиянием другого местоимения, тоже женского рода — сее. Выходит, оба героя романа неправы, но неправы относительным образом: Ергаков вспоминает не древнерусскую, а книжную форму, выученную в гимназии (для женского рода — онѣ).

Грамматическое изменение можно сравнить с изготовлением деревянного мальчика из полена. Мастер неторопливо обрезает лишнее, на пол летит стружка, постепенно вырисовывается вид куклы: формируются щеки, открылись глаза, зашевелились губы. Но вот, когда все уже почти закончено и папа Карло, довольный, отряхивает с брюк опилки — вдруг совершенно самостоятельно и без всякой видимой причины у человечка вытягивается длинный острый нос, и он навсегда превращается в Буратино.

А разве мы, проследив изменение местоимений, в конце концов не получили такого же сюрприза?

Только-только на основе прежнего троичного противопоставления образовалась новая система указательных местоимений, вполне логичная и уж во всяком случае определенная, по крайней мере, красивая:

сей — тот — оный.

Она хороша и тем, что четко соотносится с личными местоимениями:

я — сей, а мы — сии;

ты — тот, а вы — те;

он — оный, а они — оные —

не запутаешься. Всегда и в любом случае скажешь верно.

И вот тут-то вытягивается длинный нос Буратино — и тотчас все смешивается: вместе четкого троичного противопоставления теперь устанавливается столь же четкое, но совсем другое противопоставление — двоичное: тот — этот. Зато такое противопоставление может относиться к любой форме личного местоимения:

я — и тот, и этот; ты — и тот, и этот; он — и тот, и этот.

Ну, что же, разве такой принцип указания менее удобен? Пожалуй, он еще лучше отражает сущность «указательности» указательного местоимения, потому что стал универсальным, всеобщим. Что такое