История российского сыска - [40]

С одной стороны, это положение было для жандармов черзвычайно отрадным. Спокойствие общества позволяло работать без излишней спешки и волнений и приобретать чины и ордена без особого риска и невзгод. Но, с другой стороны, нужно было проявлять деятельность, а наиболее важного поприща – политического движения – как раз и не хватало. Поэтому то немногое, что находилось, раздувалось донельзя. Жестокие наказания постигали невинных студентов, за чаркой вина спевших оппозиционную или просто непристойную песню. Всё, что чуть-чуть выходило за рамки дозволенного, превращалось в преступление. Без государственных преступников III Отделению было неприлично. Правда, значительную работу доставляли разбросанные по разным тюрьмам декабристы и позднее поляки. На каждого было заведено дело. Но вся эта слежка, хотя и требовала времени, уже не могла принести сколько-нибудь желаемого результата. И жандармы хватаются за каждое сообщение, каждый слух о тайном обществе, а ловкие авантюристы-провокаторы используют и жандармское рвение, и страх императора перед революцией. Николай I не оставлял без внимания ни одного политического доноса.

Так, в 1835 году некий Луковский, приехавший из Англии, сообщил, что там существует два тайных общества: русское и польское. Он, Луковский, состоит членом этих обществ. Оба они действуют в контакте и предполагают начать в России широкую пропаганду. Для этого печатается соответствующая литература, полная ненависти к России и русскому престолу, и литературу эту будут переправлять в Россию по маршруту: Индия – Персия – Грузия – Астрахань. При всём том Луковский ни одной фамилии не называл и, как полагалось, просил дать ему денег для раскрытия злого умысла.

Нелепость доноса была очевидна: после 14 декабря неоткуда было взяться в Англии тайному обществу, а невозможный и придуманный лишь для вящего эффекта маршрут сразу обнаруживал мнимость предприятия. Николай, как он ни боялся призрака революции, догадался, что его обманывают, и на докладе по доносу Луковского положил резолюцию: «Всё это очень неясно, нет ни одного положительного указания; во всём этом правда только ненависть к нам англичан». Однако тут же смутился – не проворонит ли он таким манером заговора – и приписал: «Впрочем, в наш век нельзя ничего оставлять без внимания». Пользуясь мнительностью императора, III Отделение давало ход таким делам и провокациям, фальшивость которых наиболее умные жандармы, как Фок или Дубельт, должны были понимать. Недаром про Дубельта говорили, что он выдумывает заговоры, чтобы пугать постоянно правительство. Если Дубельт сам заговоров и не выдумывал, то он не препятствовал другим измышлять их. Дела III Отделения полны доносов о «государственных тайнах» и злоумышлениях против императора, которые по расследовании оказывались дутыми. Эти доносы, наконец, утомили самих жандармов, и они стали наказывать неудачливых доносчиков.

Петрашевцы

Оживление общественных настроений, распространение в России идей социализма нашло выражение и организационное оформление в кружках, получивших название по имени основателя одного из них М.В.Буташевича-Петрашевского. Он был родом из небогатой дворянской семьи, учился в Царскосельском лицее. Окончив Петербургский университет, служил переводчиком в Министерстве иностранных дел. В 1844 году он стал собирать у себя по пятницам приятелей для обсуждения разных злободневных вопросов русской жизни. «Пятницы» Петрашевского приобрели большую известность в столице, на них перебывало несколько сотен человек: офицеры, чиновники, учителя… Там бывали Достоевский, Салтыков-Щедрин, Майков и другие. Сначала это были дружеские вечеринки, потом на них появились элементы организационного собрания: председатель, колокольчик, чтение заранее подготовленных рефератов. Посетители «пятниц», уезжая на работу в провинцию, собирали и там такие же кружки.

Петрашевский сознательно относился к своей деятельности как к пропаганде революционных идей, себя называл «старейшим пропагатором социализма». У него сложилась и концепция подготовки революции: сперва пропаганда, затем создание тайного общества и наконец восстание. Критике петрашевцев подвергались все звенья государственного аппарата, вся система: «Слово чиновник – почти то же, что мошенник или грабитель, официально признанный вор». О законодательстве: «Законы сбивчивы, бестолковы, противоречивы». Политическим идеалом петрашевцев являлось республиканское устройство с однопалатным парламентом во главе законодательной власти и выборностью на все правительственные должности. Они высказывались за федеративное устройство будущей России, при котором народам будет дана широкая автономия: «Внутреннее же управление должно основываться на законах, обычаях и нравах народа».

Все петрашевцы решительно осуждали крепостное право и освобождение крестьян считали важнейшей задачей.

На вечере, посвящённом памяти французского утописта-социалиста Фурье, Петрашевский, выражая мнение большинства собравшихся, заявил: «Мы осудили на смерть настоящий быт общественный, надо приговор наш исполнить!»