История России в занимательных рассказах, притчах и анекдотах. IX-XIX века - [45]

Никто не подозревал, как мы были деятельны по ночам, ибо на следующее утро Барклай был первый на лошади, присутствуя при выступлении различных корпусов из лагеря и буквально обучая их тому, как надобно поступать, чтобы избежать тесноты, путаницы и замешательства.

— Не думайте, — говорил он мне однажды, — что мои труды мелочны; порядок во время марша составляет самую существенную задачу главнокомандующего; только при этом условии возможно наметить заранее движение войска. Вы видели вчера, какой беспорядок и смятение царствовали в лагере генерала Тучкова 1-го; предположите, что в этот момент показался бы неприятель; какие это могло бы иметь последствия? Поражение раньше сражения!

Я отдал приказ выступить в 5 часов утра, а в 7 часов артиллерия и обоз еще оспаривали друг у друга, кому пройти вперед; пехота же не имела места пройти.

Предположите теперь, что я рассчитывал бы на этот отряд в известный час и что это промедление расстроило бы мою комбинацию, какой бы это могло иметь результат?

Быть может, непоправимое бедствие.

В настоящее время, когда я даю себе труд присутствовать при выступлении войск, начальники отдельных частей поневоле также должны быть при этом; поняв мои указания, как следует браться за дело, они воспользуются впоследствии его плодами. Пусть люди доставляют себе всякие удобства, я ничего не имею против этого, но дело должно быть сделано. После пяти или шести уроков, подобных сегодняшнему, вы увидите, что армия пойдет превосходно».

вынужденному отступлению русской армии в России относились по-разному. Немногие понимали необходимость этого из-за невозможности сдержать натиск более сильного противника. И почти никто не считал отступление единственно разумным вариантом ведения войны.

В армии же одним из самых яростных противников отступления был генерал от инфантерии князь Петр Иванович Багратион (1765—1812). Его позиция стала особенно бескомпромиссной после оставления русскими Смоленска 6 августа 1812 года.

Об этом можно судить по его письму от 7 августа 1812 года всесильному Алексею Андреевичу Аракчееву:

«Милостивый государь граф Алексей Андреевич!

Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержался с 15 тысячами более 35 часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 часов. Это стыдно и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, — неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну...

Что стоило еще оставаться два дня? По крайней мере они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля привести в Москву...

Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по Министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества...

Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать ар-миею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьтесь ополчением. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель-адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру...

Скажите, ради Бога, что нам Россия — наша мать скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдается сволочам и вселяет в каждого подданного ненависть и посрамление? Чего трусить и кого бояться? Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно, и ругают его насмерть...

Бедный Пален от грусти в горячке умирает. Кнорринг кирасирский умер вчерась. Ей-богу, беда. И все от досады и грусти с ума сходят...

Ох, грустно, больно, никогда мы так обижены и огорчены не были, как теперь... Я лучше пойду солдатом, в суме воевать, нежели быть главнокомандующим и с Барклаем.

Вот я вашему сиятельству всю правду описал, яко старому министру, а ныне дежурному генералу и всегдашнему доброму приятелю. Простите.

Всепокорный слуга князь Багратион.

7 августа 1812 года, на марше — село Михайловка».

©Началу августа 1812 года, после сдачи Смоленска, взаимная неприязнь Багратиона и Барклая перестала быть только их личным делом. Враждебные взаимоотношения двух полководцев пагубно сказались на ходе военных действий.

Любимец солдат, соратник Суворова, князь Петр Иванович считал тактику Барклая гибельной для России, а его самого — главным виновником всего происходящего.