История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции - [10]

В прежние времена государство следило, чтобы воины были обеспечены поместьями достаточных размеров; в середине XVI века рядовой служилый на Новгородчине имел 20–25 крестьянских дворов. После Смуты положение резко изменилось. Помещики Шелонской пятины в 1626–1627 годах имели в среднем по 3,8 двора и по 6,2 душ мужского пола на владение, 35 % владений стояли пустыми. Лишь самое богатое, московское дворянство в 1632 году имело на одно поместье (или вотчину) в среднем 24 крестьянина, включая бобылей.[100] Уход крестьян доводил некоторых помещиков до отчаяния. «Государь нас не жалует, крестьян из-за нас велит выводить, – говорил ливенский помещик Авдей Яковлев, – нас в заговоре человек пятьсот: кто из-за нас крестьян выводит, у тех мы вотчины выжжем, а крестьян побьем, и пойдем до другого государя».[101] Яковлева можно было понять: учитывая, что оброки сократились в 2–3 раза, доходы помещиков уменьшились примерно в 10 раз. Петр Петрей отмечал, что первое время после Смуты многие дворяне ходили в лаптях – так же, как и крестьяне.[102] Как отмечалось выше, в 1580-х годах в списках имелось 80 тыс. воинов, из них 65 тыс. ежегодно выходили на южную границу. По сметному списку 1630 года числилось 27 тыс. служилых дворян, из них лишь 15 тыс. воинов могли нести полевую службу; остальные были не в состоянии снарядиться в поход и сидели в гарнизонах по своим городам.[103] Чтобы как-то поддержать этих служивых, один раз в пять лет им выдавали денежное жалование. В 1648 году давали по 13 рублей;[104] эта сумма была эквивалентна 130 пудам хлеба или примерно годовому доходу крестьянского хозяйства – и только.

Таким образом, хотя численность дворянства резко сократилась, социально-экономическое равновесие в структуре «государство – элита – народ» не было восстановлено в полной мере. Доходы дворянства оставались крайне низкими, и дворянство требовало улучшения своего положения путем более строгого прикрепления крестьян к земле – реального введения крепостного права. Эти требования усиливались диффузионными процессами, выражавшимися в стремлении подражать Польше. Продемонстрированное в годы Смуты, а затем в Смоленскую войну военное превосходство Польши побуждало к заимствованию ее порядков – в том числе и крепостного права. Польские порядки были настолько привлекательны для дворянства, что после окончания войны, на переговорах о совместных действиях против турок, князь Голицын говорил, что «русским людям служить вместе с королевскими нельзя ради их прелести, одно лето побывают с ними на службе, и у нас на другое лето не останется и половины лучших русских людей…».[105] Князь Иван Хворостинин в 1632 году перешел в католичество, наряжался польским гусаром и собирался отъехать в Литву. В соответствии с фразеологией «свободной» шляхты он называл царя «деспотом русским».[106] За границей знали о симпатиях русских дворян к Польше: «Главная причина мира великого князя с Польшей – неуверенность в верности подданных, поскольку они связаны клятвой Польше», – говорится в протоколе шведского риксрода.[107]

Период после окончания Смоленской войны стал временем дворянского наступления на правительство. Как отмечалось выше, дворяне начали предъявлять свои требования еще перед войной, и им удалось добиться многократного снижения налогов со своих крестьян. «Начавшееся еще перед войной движение дворян не прекращалось и приобретало все более широкие и опасные формы, – отмечал П. П. Смирнов. – К этому полуприкрытому мятежу подчас присоединялись черные слободы и сотни…».[108] Дело в том, что облегчив обложение поместных и вотчинных крестьян, правительство было вынуждено увеличить обложение «черных» посадских людей. Между тем в посадах складывалась та же ситуация, что и на селе; здесь существовали освобожденные от посадского тягла («беломестные») боярские и монастырские слободы, куда, стремясь жить на «льготе», уходили посадские люди. Чем больше купцов и ремесленников уходило в слободы, тем больше налогов приходилось платить оставшимся – и естественно, посадские люди требовали включения слобод в «тягло». Посадские общины жаловались на бояр и на монастыри, уводивших у них тяглецов, – однако жалобы попадали в воеводские или в московские суды, где сидели бояре, владельцы «беломестных» слобод. Точно также и дворяне жаловались на бояр и на монастыри, уводившие у них крестьян, – но жалобы попадали к тем же боярам.

После смерти Филарета не стало той сильной руки, которая сдерживала проявление недовольства. Началось время коллективных челобитий, своеобразное «петиционное движение»,[109] в котором дворяне и поместные люди все энергичнее высказывали свои требования. Ослабевшее правительство было вынуждено возобновить созыв Земских Соборов – но на эти соборы уже не приглашали представителей от крестьян, новая монархия постепенно теряла народный характер. На Соборе 1637 года дворяне обратились к царю с петицией, жалуясь на то, что в то время как они пребывают на службе, крестьяне из их поместий и вотчин бегут за монастыри, за московских сильных людей, а если дело дойдет до суда, то в приказах волочат по пять, по десять лет и больше. В конце концов беглые крестьяне из урочных лет выходят, и поместья остаются пустыми.