История Рима. Том 2 - [24]

Подобным же образом вскоре после этого (около 625 г.) [129 г.] народное собрание приняло постановление, что сенаторы при своем вступлении в сенат должны отдавать своего коня и отказываться таким образом от права голоса в восемнадцати всаднических центуриях (I, 742). Эти меры были направлены к эмансипации избирателей от засилья правящего сословия, и проводившая их партия могла видеть в них начало возрождения государства. Но на самом деле они нисколько не изменяли ничтожной и зависимой роли народного собрания, органа управления, которому по закону принадлежала верховная власть в Риме; напротив, лишь ярче выявили эту роль в глазах всех, кого это касалось и не касалось. Столь же крикливым и иллюзорным успехом демократии было формальное признание независимости и суверенитета римского народа, выразившееся в перенесении народных собраний с их прежнего места у сенатской курии на форум (около 609 г.) [145 г.].

Но эта борьба формального народного суверенитета против фактически существующего строя была в значительной мере одной видимостью. Партии сыпали громкими и трескучими фразами; но этих партий не видно и не слышно было в непосредственной практической работе. В течение всего VII в. [154—55 гг.] злободневным интересом и центром политической агитации были ежегодные выборы должностных лиц, а именно консулов и цензоров. Но лишь в редких отдельных случаях различные кандидатуры действительно воплощали противоположные политические принципы. В большинстве случаев избрание кандидата оставалось вопросом чисто персонального характера, а для хода общественных дел было совершенно безразлично, падет ли выбор на представителя рода Цецилиев или на представителя рода Корнелиев. Таким образом здесь не было того, что уравновешивало и смягчало бы зло, причиняемое партийной борьбой, — свободного и единодушного стремления народных масс к тому, что они признавали целесообразным. Тем не менее ко всему этому относились с терпимостью исключительно в интересах правящих клик с их мелкими интригами.

Римскому аристократу было более или менее легко начать свою карьеру в качестве квестора и народного трибуна, но для достижения должности консула и цензора от него требовались значительные и многолетние усилия. Призов было много, но среди них мало достойных соискания; по выражению римского поэта, борцы устремлялись к цели на постепенно суживающейся арене. С этим мирились, пока общественная должность была «честью», и даровитые полководцы, политики, юристы состязались между собой из-за лестного почетного венка. Но теперь фактическая замкнутость знати устранила положительные стороны конкуренции и оставила в силе только ее отрицательные стороны. За немногими исключениями молодые люди, принадлежавшие к кругу правящих семей, устремлялись к политической карьере. В своем нетерпеливом и незрелом честолюбии они скоро стали добиваться своих целей более действенными средствами, чем полезная деятельность в интересах общественного блага. Связи с влиятельными лицами стали первым условием успеха на общественном поприще. Итак, политическая карьера начиналась теперь не в военном лагере, как раньше, а в приемных влиятельных людей. Прежде только клиенты и вольноотпущенники являлись к своему господину по утрам, чтобы приветствовать его при пробуждении и публично появляться в его свите; теперь так же стали поступать и новые знатные клиенты. Но чернь — тоже важный барин и требует для себя почета. Простонародье стало требовать, как своего права, чтобы будущий консул в каждом уличном оборванце признавал и чтил суверенный римский народ: каждый кандидат должен был во время своего «обхода» (ambitus) приветствовать по имени каждого избирателя и пожимать ему руку. Представители аристократии охотно шли на такое унизительное выпрашивание должностей. Ловкий кандидат низкопоклонничал не только во дворцах, но и на улицах и заискивал перед народной толпой, расточая улыбки, любезности, грубую или тонкую лесть. Требование реформ и демагогия использовались для приобретения популярности; эти приемы тем успешнее достигали цели, чем более они направлялись не на существо дела, а против отдельных лиц. Между безбородыми юнцами знатного происхождения вошло в обычай разыгрывать роль Катона, чтобы положить блестящее начало своей политической карьере. Со всей незрелой горячностью своего ребяческого красноречия они обрушивались на высокопоставленных, но непопулярных лиц, самовольно присваивая себе полномочия общественных обвинителей. Важное орудие уголовного правосудия и политической полиции превращалось в средство погони за должностями, и это терпели. Устройство великолепных народных увеселений или, что еще хуже, одно только обещание их уже давно стало как бы узаконенным условием для избрания в консулы (I, 767). А теперь стали просто покупать за деньги голоса избирателей; об этом свидетельствует изданное в 595 г. [159 г.] постановление, запрещавшее такого рода подкупы. Самое худшее последствие этого постоянного заискивания правящей аристократии перед толпой заключалось, пожалуй, в несовместимости роли просителей и льстецов с положением правителей по отношению к управляемым. Таким образом, существующий строй превращался из благодеяния для народа в несчастье для него. Правительство уже не осмеливалось в случае нужды распоряжаться достоянием и жизнью граждан для блага отечества. Римские граждане свыклись с опасным убеждением, что они по закону свободны от прямых налогов даже в виде займов, — после войны с Персеем от них больше не требовали никаких налогов. Правители предпочли развалить всю военную организацию Рима, лишь бы не принуждать граждан к ненавистной военной службе за морем. О том, каково приходилось отдельным должностным лицам, пытавшимся провести по всей строгости закона рекрутский набор, мы уже говорили.