История регионов Франции - [56]

*

Анналы мирной эпохи в Каталонии, описанной таким образом базельцем, по барочным меркам, продлились, однако, не слишком долго, «всего несколько десятилетий», как сказал бы Эрнест Лабрусс. И на самом деле, спустя примерно сорок лет после путешествия молодого швейцарца, к тому времени успевшего состариться и умереть в своей родной немецкой Швейцарии (Аллемании), храм войны открыл свои двери на пиренейской границе.

В 1640 году восстание каталонцев, положившее начало целой серии мятежей в Европе (Фронда в Париже, выступления в Англии, Неаполе, Португалии и др.), дало Людовику XIII и Ришелье повод для вмешательства; они могли таким образом представить себя защитниками каталонцев против мадридского и кастильского централизма графа и герцога Оливареса. Перпиньян, охранявшийся испанским гарнизоном, был взят в 1642 году после очень тяжелой осады, которой подвергли город французские солдаты кардинала. Простое повторение предыдущей интервенции (при Людовике XI), когда французы также ловко воспользовались враждебностью каталонцев к арагонскому королю… Но на этот раз французское присутствие в Руссильоне приняло уже окончательный характер. Впоследствии, в 1659 году, оно приобрело законные формы благодаря Пиренейскому договору — шедевру дипломатии Мазарини.

Новое присоединение Каталонии к государству Людовика XIV поставило некоторые проблемы в установлении границ; эти проблемы были разрешены несколькими попытками в пользу французских завоевателей, чьи представители показали свою несгибаемость в процессе предварительных переговоров. Делегаты Филиппа IV со своей стороны оказались более гибкими. Тем не менее, несколько маленьких местечек, как, например, крепость или «город» Лливия, остались испанскими, несмотря на то, что они располагались внутри территории, ставшей французской. В любом случае, они находились близко к новым границам. Эти изменения сопровождались небольшим по масштабам переселением жителей, количество которых не превысило 2 000 человек: некоторые каталонцы, настроенные против Габсбургов, эмигрировали на север пиренейской границы, некоторые жители Руссильона с промадридскими настроениями уехали в обратном направлении. Отныне Руссильон стал провинцией, управляемой на французский манер — правителем, выходцем из знатной семьи, которого никогда не было на месте: он больше был занят тем, что бродил по версальским прихожим и коридорам. Этим правителем в данном случае стал представитель герцогского рода де Ноай. Когда его не было на месте, то есть почти всегда, военную власть брал на себя наместник или главнокомандующий провинции: в этой приграничной зоне военными функциями нельзя было пренебрегать; обладание военной властью позволяло облеченному такими полномочиями человеку право вмешиваться в различные области провинциальной жизни. У военной власти был также и светский аспект: граф де Майи, главнокомандующий на протяжении второй половины XVIII века, появлялся в Перпиньяне, практически всегда, как законодатель элегантности и пропагандист северной моды в кругах местной элиты. Тот факт, что время от времени он считал нужным напустить на себя вид героя, нисколько не умалял то влияние, которое, как я думаю, ни в чем нельзя назвать пагубным. Перед правителем и наместником интендант в принципе брал на себя административные задачи и налоговые вопросы: в отличие от Лангедока, а впоследствии от Корсики, французские власти ни в коем случае не допускали, чтобы местные представительные органы провинции в Руссильоне брали в свои руки сбор налогов, предназначенных для Лувра или Версаля; интендант напрямую, или достаточно близко, контролировал приток «накоплений». Однако, от финансовых дел принцев перейдем к богатству региона: Раймон де Сен-Совёр, получивший интендантскую должность во времена де Майи, занялся, как и большинство его коллег, полезными делами; его интересовало благоустройство городов, он выравнивал улицы Перпиньяна совместно с главным инженером мостов и дорог.

В предыдущем веке, в 1660 году, когда Людовик XIV женился, он был проездом в Руссильоне: собирался ли он учредить северокаталонский парламент? На самом деле, он предпочел основать простой независимый совет, региональный апелляционный суд, ставший в провинции высшей судебной инстанцией, в компетенцию которой входил разбор тяжких преступлений (и в особенности преступления, связанные с оскорблением королевского величества), а также ответственной за регистрацию королевских эдиктов[138].

Монарх назначил новых «советников», которые ни в коей мере не были, в отличие от других французских парламентариев, наделены своими собственными функциями (было бы интересно сравнить данный политический организм с парламентом в Меце, периферийной инстанцией, которую центральные власти также создали от начала до конца для своих хорошо известных целей). Король-Солнце ввел в независимый совет профранцузски настроенных жителей Южной Каталонии, изгнанных из Барселонской области[139]. Судопроизводство, исходившие от этой инстанции, базировалось на местных «usatges» (обычаях), «приправленных» капетингским законодательством. Централизация была еще далеко не повсеместной. Однако, кортесы (в форме ассамблей), которые в принципе представляли местное население, остались теперь не более чем воспоминанием, их призрак даже не пытались воскресить. Карл VIII, чье правление было в большей степени регулирующим, нежели абсолютистским, выражал некоторое уважение к муниципальным привилегиям в Перпиньяне. Людовик XIV и его люди, которые правили с большими проявлениями своевластия, вели себя, как интервенты, в местной ратуше: система вытягивания жребиев, которые члены городского муниципалитета вытаскивали из мешка («инсакуляция»), конечно, была сохранена; но право окончательного назначения «счастливого избранника» принадлежало интенданту, представителю монарха. Это нисколько не мешало перпиньянской буржуазии продолжать жить в достаточно хороших условиях. Поскольку также часть старой местной аристократии, настроенной против французов, в начале 1600-х годов переселилась в испанскую Каталонию. Благодаря этому зажиточные буржуа из столицы Руссильона, уже обладавшие понятиями о чести, смогли «заполнить нишу»; они за последнее столетие Старого режима «вскарабкались» наверх, вплоть до уровня дворянства. Одновременно они присоединили к своим земельным угодьям территории с интенсивным земледелием и сады, окружавшие город.