История регионов Франции - [138]

). Итак, на Юге более демократические структуры, в наиболее социальном смысле этого прилагательного. И еще, если оставить в стороне Канталь, Крёз и Коррез, то во всех департаментах «ок», можно сказать, численность населения будет расти, стабилизироваться или оставаться на том же уровне (как в случае с Авейроном) на протяжении 2000–2020 годов[324]. Но будет ли это выросшее население через двадцать лет сохранять связи, достойные такого названия, с культурой «ок»? Ответ на этот вопрос, мне кажется, должен быть положительным, но исследователи, слушатели, деятели культуры, борцы всякого рода, с любой стороны, лингвисты, регионалисты, автономисты — все они действительно вправе задавать такой вопрос.

Заключение

Сейчас мы подошли к некоторым выводам по поводу рассмотренных периферийных областей:

1. Присоединение разных регионов носило, если так можно сказать, двоякий характер; говоря в общем, начиная с XIII века регионы «ок» соединялись с регионами «ойл»; в любом случае, этот процесс в широком смысле слова был непредвиденным последствием Крестового похода против альбигойцев. В случае с окситанскими зонами вообще, включая все провинции (Лангедок, Прованс, Овернь и др. в период с XIII по XVIII века), речь идет об основном лингвистически периферийном регионе; о самой большой части, в некотором роде, французского синтеза за пределами собственно зоны «ойл» (несколько доминирующей). Напротив, интеграция незначительных, мелких меньшинств в национальную общность[325], которые я упоминал в предыдущих главах, осуществлялась между двумя основными датами: этот процесс мог начаться с 1453 года, первого этапа офранцуживания, еще очень неполного, областей басков, и завершиться в 1766–1769 годы, когда были присоединены Лотарингия и Корсика. В промежутке между ними можно отметить присоединение или «возвращение», в зависимости от ситуации, Бретани в XVI веке, Эльзаса, Фландрии и Руссильона — в XVII веке. И наконец, в 1860 году имело место присоединение Савойи.

2. Размещение Франции в этих различных регионах происходило, здесь имеет место эвфемизм, часто в довольно грубой манере; так было, например, в Эльзасе, Бретани, Руссильоне, на Корсике и в некоторых регионах Юга, особенно в Лангедоке, но не в Провансе, и, конечно, не в Оверни. Французские войска далеко не всегда проявляли жестокость по отношению к местным жителям, достаточно было послать армию в тот регион, который желали присоединить. Но стоило только армии там появиться и расположиться, как неизбежно начинались проявления насилия в отношении местного населения. Отметим, тем не менее, что такое происходило не всегда; так, страна басков, которая в общих чертах была присоединена между 1450 и 1620 годами, не столкнулась с подобными явлениями насилия. Не в этом ли одна из причин относительно мирных в прошлом отношений между французами и басками на севере Пиренеев, в отличие от того, что происходит на испанской стороне между, скажем так, басками и кастильцами? Добавим по этому поводу, что династия Альбре-Наваррская (правящая в тех местах) была выброшена из Испании в XVI веке, и ее вхождение в высшую аристократию и в число французских принцев Старого режима облегчило положение во франко-баскских отношениях.

3. Несмотря на уже упомянутые случаи насилия, нисколько не повсеместные, повторим еще раз, подданные или местные жители (возможно, поначалу их притесняли) той или иной периферийной зоны в конце концов смирялись с присоединением, даже принимали или одобряли его либо пассивно, либо активно. Стоит ли всегда, повторюсь, говорить о смирении, или же о принятии факта? Или о связях, по-настоящему эффективных, установленных по доброй воле, продиктованных чувствами, или настоящей преданностью[326] по отношению к французской общности? Можно во всех случаях констатировать более или менее существенное сближение между регионом и нацией; сближение, которое предвосхищало будущее мирное присоединение к французской общности. Также, несмотря на то, что это воспоминание для многих французов болезненно, можно было бы упомянуть Эльзас 1910–1913 годов; эта провинция, или часть ее, в итоге согласилась, благодаря дарованной ей внутренней автономии, с идеей регерманизации. То, что имело ценность для Германии, могло бы, после всего, послужить примером также и для Франции применительно к другим регионам.

4. И, однако, достаточно долго имели место движения сопротивления, и это даже после столетий сосуществования центра и периферии. Действительно, мятежи гораздо чаще встречались в периферийных зонах, нежели среди «центральных» провинций, очень долгое время бывших французскими или, скажем так, офранцуженными, таких как Иль-де-Франс, Пикардия или Шампань… возможно, потому, что центральное государство было менее сильным в областях, расположенных «по краям». Эти движения сопротивления, проходившие в форме недовольства, не всегда бывали связаны с желанием независимости или автономии. Они скорее принимали классическую форму отказа от уплаты налогов, особенно когда речь шла о подати на соль, очень не любимой в народе; в частности, так было в Бордо в 1548 году, в Бретани около 1675 года, в Стране басков и Руссильоне в XVII веке и т. д. В некоторых случаях мятежи заходили так далеко, что могли определять региональный партикуляризм, я имею ввиду, например, мятеж Монморанси в Лангедоке в течение 1632 года; однако Монморанси, восставший против центральной власти, происходил из знатного северного рода. Я упомяну еще мелкие восстания басков в интересах местной ассамблеи Билцар во времена Людовика XIV.