История Рампы - [42]

В самый разгар шторма водозаборное отверстие одного из трюмных насосов забилось каким-то предметом, сдвинувшимся с места при качке, и мне пришлось спуститься в трюм и руководить людьми, устранявшими неисправность. Стоял невообразимый грохот, гребной вал то сотрясался от бешеного вращения винта, когда корма поднималась над водой, то глухо вибрировал, когда корма снова погружалась, чтобы снова взлететь на гребень очередной волны.

В трюмных отсеках матросы с лихорадочной поспешностью закрепляли тяжелый деревянный ящик с каким-то механизмом, сорвавшийся с места. Мне казалось очень странным, что на этом корабле были такие трения в экипаже, ведь все мы работали на пределе своих возможностей. И так ли это важно, что один человек работает у машин в чреве корабля, а другой в это время разгуливает по палубе или стоит на швартовочном мостике, глядя, как вода скользит вдоль борта?

Работа? Работы здесь была уйма, — капитальный ремонт насосов, набивка сальников, осмотр и проверка прокладок, ремонт лебедок перед швартовкой в Нью-Йорке.

Сам главмех был хорошим работником и порядочным человеком. Свои машины он любил, как мать любит своего первенца. Как-то днем я сидел на вентиляционной решетке, дожидаясь начала вахты. По небу неслись легкие штормовые облака, начинал накрапывать дождь, предвестник сильного ливня. Я сидел и читал, укрывшись под навесом вентилятора. Неожиданно на плечо мне опустилась тяжелая рука, и раскатистый голос произнес с шотландским акцентом:

— Эй, парень, я все думал, куда ты деваешь свободное время. Что это? Вестерны? Секс?

Я с улыбкой подал ему книгу.

— Судовые двигатели, — сказал я, — представляют для меня больший интерес, чем вестерны или секс!

Прежде чем вернуть мне книгу, он перелистал ее и одобрительно хмыкнул. — Молодец, парень, — сказал он. — Мы еще сделаем из тебя механика, и скоро ты сам станешь главмехом, если не сменишь профессию. — И он приветливо кивнул мне, сунув старенькую, потрескавшуюся трубку в рот: — Можешь принимать вахту, парень.

Однажды на корабле грянула всеобщая суматоха.

— Капитанская проверка, третий, — шепнул второй механик. — Он совсем выжил из ума, все воображает, будто он на лайнере, и инспектирует все судно — каюты и все такое — каждый рейс.

Я стоял у койки, когда в каюту вошел капитан в сопровождении первого помощника и старшего стюарда.

— Гм, — буркнул Великий Человек, — окидывая пренебрежительным взглядом помещение. — Ни одного плакатика с красотками? — сказал он. — А я-то думал, что все американцы поведены на стройных ножках! — Он глянул на мои книги по судовой механике, и рот его скривился в циничной улыбке. — А может, под технической обложкой прячется какой-нибудь романчик? — спросил он.

Я молча шагнул вперед и стал открывать перед ним взятые наугад книги. Капитан провел пальцем там и здесь, — по поручню, под койкой, по выступу над дверью. Глядя на свои оставшиеся чистыми пальцы, он разочарованно кивнул и величественно выплыл из каюты. Второй понимающе ухмыльнулся:

— На этот раз вы его достали, а ведь он порядочный придира!..

В воздухе повисло напряженное ожидание. Моряки доставали свою гражданскую одежду, приводили себя в порядок, прикидывали, как пронести через таможню свои вещи. Люди заговорили о семьях, о своих подружках. Все языки развязались, отбросив всякие ограничения. Скоро уже они сойдут на берег и пойдут к друзьям, к любимым. Только мне одному некуда было идти и не о ком поговорить. Лишь я один сойду на берег в Нью-Йорке как чужак, без знакомых, без друзей.

На горизонте встали высокие небоскребы Манхэттена, блестя на солнце, умытые недавней грозой. Отдельные окна отражали солнечные лучи, окрасив их червонным золотом. Статуя Свободы — как я заметил, стоящая спиной к Америке — выросла из моря прямо перед нами. «Средний вперед», — звякнул телеграф. Судно замедлило ход, и невысокая носовая волна стала понемногу гаснуть. «Стоп», — скомандовал телеграф, как только мы коснулись причала. Отданы и приняты швартовы, и снова корабль оказался привязанным к земле. «Машинам работу закончить», — сказал телеграф. Пар со стонами и шипением умолк в трубах. Гигантские поршни замерли, и судно тихо закачалось на швартовах, слегка потревоженное волной от проходящих мимо кораблей. Мы занялись открыванием вентилей, запуском вспомогательного оборудования, подъемных механизмов и лебедок.

Палубная команда суетилась наверху, отдраивая крышки люков, стаскивая брезентовые чехлы, открывая трюмы. На борт поднялись представители пароходной компании в сопровождении стивидоров. Вскоре судно превратилось в сумасшедший дом, наполненный громовыми голосами, ревущими команды. Лязгали и пыхтели портовые краны, повсюду слышались тяжелые шаги. Заместитель портового врача углубился в списки экипажа. На борт поднялась полиция и забрала несчастного «зайца», о котором мы и не подозревали у себя в машинном отделении. Беднягу увели в наручниках под конвоем двоих дюжих по лицейских к поджидавшей неподалеку машине и безжалостно швырнули внутрь.

Мы встали в очередь, получили свое жалованье, поставили подписи и пошли получать трудовые книжки. Главмех написал в моей: «Проявил большую преданность делу. Знающий и квалифицированный работник. В любое время буду рад работать с ним в одном экипаже». Как жаль, подумал я, что от всего этого придется отказаться, что я не смогу продолжать заниматься этой чудесной работой.