История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 1) - [162]

— Пенденнис? К черту Пенденниса! — заорал ко всеобщему удивлению Алтамонт и трахнул кулаком по столу.

— Меня тоже зовут Пенденнис, сэр, — произнес майор, донельзя раздосадованный происшествиями этого вечера: чтобы его, майора Пенденниса, пригласили на такой обед, да еще впустили в дом какого-то пьяного! — Мое имя Пенденнис, и я просил бы вас не поносить его вслух.

Полковник Алтамонт оглянулся на него, и хмель словно разом с него слетел. Он провел рукою по лбу, немного сдвинув этим движением свой черный парик, и глаза его впились в майора, а тот, со своей стороны, глядел на него очень пристально и прямо, как и подобает старому солдату. Взаимный этот осмотр закончился тем, что Алтамонт стал застегивать медные пуговицы на своем сюртуке, а потом, к великому изумлению собравшихся, внезапно поднялся, качнулся в сторону двери и исчез, причем Стронг, который тут же за ним последовал, успел услышать, как он бормочет: "Капитан Клюв! Ей-богу, капитан Клюв!"

От его неожиданного появления до столь же внезапного исчезновения прошло не более четверти часа. Оба молодые человека и мистер Уэлбор не знали, что и думать. Клеверинг, бледный как полотно, обратил тревожный, даже испуганный взгляд на майора Пенденниса, который и сам уже смотрел на него пристально и задумчиво.

— Вы его знаете? — спросил сэр Клеверинг.

— Я, несомненно, где-то видел его, — отвечал майор, и на лице его тоже изобразилось недоумение. — А-а, вспомнил. Он дезертировал из конной артиллерии и поступил на службу к набобу. Да, теперь я окончательно припомнил его лицо.

— О! — вздохнул Клеверинг, точно у него камень с души свалился, и в устремленных на него старых, зорких глазах майора мелькнула лукавая искра.

Кеб, вызванный по просьбе Стронга, увез его и Алтамонта; остальным джентльменам подали кофе, а затем они поднялись в гостиную, к дамам, и по дороге Фокер доверительно сообщил Пену, что "такой катавасии он от роду не видал", а Пен со смехом ответил, что его слова свидетельствуют о недюжинном умении разбираться в событиях.

В гостиной мисс Амори, как и было обещано, угостила молодых людей пением. Фокер пришел в восторг и подпевал ей всякий раз, как песня оказывалась ему знакома. Пен сделал было вид, что занят разговорами, но Бланш живо вернула его к роялю, запев романс на его слова, — те самые, которые мы приводили в одном из предыдущих выпусков и которые Сильфида, если верить ей, сама положила на музыку. Не знаю, вправду ли мелодия была сочинена ею и много ли ей помогал в аранжировке ее учитель синьор Тренькидильо; но мелодия эта, будь она хороша или дурна, оригинальна или заимствована, пленила мистера Пена: он остался у рояля и прилежно переворачивал страницы.

— Эх, если б я мог писать такие стихи, как ты, Пен! — двумя часами позже изливался ему Фокер. — Уж я бы тогда написал, будь покоен. Но понимаешь, на бумаге у меня ничего не получается. Зря я в школе так бездельничал!

О забавной сцене, разыгравшейся внизу, при дамах не было упомянуто ни словом. Правда, когда мисс Амори спросила, где капитан Стронг, — он понадобился ей для какого-то дуэта, — Пен чуть не проболтался, но, взглянув случайно на сэра Фрэнсиса, уловил на его обычно ничего не выражающем лице явную тревогу и вовремя придержал язык.

Вечер прошел скучновато. Уэлбор заснул — он всегда засыпал под воздействием музыки и обеда. И майор Пенденнис, против обыкновения, не занимал дам бесконечными анекдотами и светскими сплетнями, но сидел почти все время молча, слушая пение и поглядывая на юную певицу.

Когда настало время прощаться, майор поднялся, выразил сожаление, что столь прелестный вечер пролетел так быстро, и отпустил мисс Амори изысканный комплимент по поводу ее редкостных музыкальных способностей.

— Ваша дочь, леди Клеверинг, настоящий соловей, — сказал он на прощание хозяйке дома. — Настоящий соловей, ей-богу! Я, кажется, в жизни подобного не слышал. И произношение у нее на всех языках, да, да, на всех языках, просто безупречное. Молодая девица с таким талантом и… не гневайтесь на старика, мисс Амори… с такой наружностью — будет желанной гостьей в лучших домах Лондона.

Самое Бланш эти комплименты удивили не меньше, чем Пена, которому дядюшка совсем недавно отозвался о Сильфиде весьма нелестно. Мистер Фокер усадил свою родительницу в коляску и закурил огромную сигару, после чего оба молодых человека вместе с майором пошли домой пешком.

То ли общество Фокера, то ли дым его сигары, видимо, раздражали майора. Он несколько раз искоса оглядел его, явно давая понять, что не прочь был бы от него отделаться; но Фокер словно прилип к дяде и племяннику и дошел с ними до самого дома майора на Бэри-стрит, где тот пожелал молодым людям спокойной ночи.

— Вот что еще, Пен, — сказал он шепотом, снова подзывая племянника к себе, — не забудь завтра зайти на Гровнер-Плейс с визитом. Они были с нами крайне любезны; необычайно любезны и добры.

Пен, дивясь в душе, обещал, что не забудет. Морган затворил за майором дверь, Фокер взял друга под руку и некоторое время шел молча, попыхивая сигарой. Наконец, когда они уже дошли до Чаринг-Кросс, откуда Артур сворачивал к себе домой в Темпл, Гарри Фокера прорвало, и он разразился тем хвалебным словом поэзии и сожалениями о впустую растраченной молодости, которые мы привели выше. И всю дорогу по Стрэнду и дальше, до самой двери Пена в Лемб-Корте, он, не умолкая, говорил о пении и о несравненной Бланш Амори.