История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 1) - [151]

Лондонский сезон был в полном разгаре, и светская хроника пестрила сообщениями о великолепных обедах, раутах и балах, коими развлекало себя высшее общество. Наша милостивая королева давала утренние и вечерние приемы в Сент-Джеймском дворце; в оконных нишах клубов плотными кучками собирались почтенные краснолицые джентльмены с газетами в руках; вдоль Серпентайна степенно проезжали тысячи колясок; целые эскадроны нарядных всадников скакали по Роттен-роу. Словом, весь свет был в Лондоне, и майор Артур Пенденнис, не последний человек в свете, тоже, разумеется, украшал столицу своим присутствием.

Однажды утром сей достойный муж, с головой, повязанной желтым шелковым платком, и в ярком турецком халате, накинутом на тощую фигуру, сидел у своего камина, опустив ноги в горячую ванну, вкушая первую чашку кофе и просматривая "Морнинг пост". Без двухчасового туалета, без этой ранней чашки кофе и без "Морнинг пост" он был бы просто не в состоянии прожить новый день. Никто, кроме Моргана, даже сам его барин, вероятно, не знал, как одряхлел майор за последнее время и как он нуждался в непрестанном и заботливом уходе.

Если нам, мужчинам, свойственно насмехаться над уловками престарелой красавицы, над ее румянами, духами, локончиками, над бесчисленными, неизвестными нам ухищрениями, с помощью которых она отражает набеги времени и восстанавливает прелести, коих лишили ее годы, то и женщины, надо полагать, догадываются о том, что мужчины не уступают им в тщеславии и что туалет старого щеголя — процедура столь же сложная, как и их собственный. Как удается старому Бутону сохранять на щеках бледно-розовый румянец? Где достает старый Блондель то снадобье, от которого его серебряные волосы кажутся золотыми? А видели вы, как слезает с лошади лорд Шпор, когда думает, что его никто не видит? Вынутые из стремян, его лакированные сапоги едва взбираются на крыльцо Шпор-Хауса. Поглядеть на него со спины на Роттен-роу он еще совсем молодцом, а когда спешится — старый-престарый! А пробовали вы вообразить, каков Дик Шнур (он уже шестьдесят лет как зовется Диком) в натуральном виде, без корсета? Все эти мужчины являют собой для наблюдателя жизни и нравов зрелище столь же поучительное, как самая пожилая Венера из Белгрэйвии или самая закоренелая Иезавель из Мэйфэра. Старый светский развратник, который уже лет пятьдесят как не молился богу (разве что на людях); старый пьяница и волокита, который в меру своих слабых сил все еще цепляется за привычки молодости, — вина он уже не пьет, но сидит за столом с молодыми и, запивая сухарики водой, рассказывает скабрезные анекдоты; женщин он уже не любит, но до сих пор хвастает своими победами, как любой молодой распутник, — повторяю, такой старик, если бы священник в Пимлико или в Сент-Джеймсе велел приходскому надзирателю доставить его в церковь, усадил в кресла и, избрав его предметом своей проповеди, порассказал бы о нем молящимся, мог бы раз в жизни принести пользу и сам бы удивился, что дал пищу для добрых мыслей. Но мы-то отклонились от своего предмета — майора, а ванна тем временем остыла, и вот уже Морган достает его ноги из этого очистительного сосуда, осторожно вытирает одну за другой, а затем начинает приводить своего старого барина в благопристойный вид, и тут идут в ход бандаж и парик, накрахмаленный шейный платок, блистающие чистотой башмаки и перчатки.

Эти-то часы майор и его лакей посвящали откровенным беседам, ибо в остальное время дня они почти не встречались: майор Пенденнис терпеть не мог сидеть дома, в обществе собственных столов и стульев, а Морган, завершив туалет своего барина и доставив его письма по адресам, был волен располагать собой, как угодно.

Свое свободное время этот деятельный и благовоспитанный джентльмен проводил в обществе знакомых — слуг и лакеев знатных особ; и Морган Пенденнис, как его называли (ибо и своем узком кругу лакеи обычно известны под такими составными именами), был частым и желанным гостем во многих из лучших домов нашей столицы. Он состоял членом двух солидных клубов — в Мэйфэре и в Пимлико; и, таким образом, знал все городские сплетни и мог в течение тех двух часов, что длился туалет майора, занимать его приятным разговором. Он знал десятки былей и небылиц о самых высокопоставленных особах, ибо их челядь перемывает им косточки, точно так же, как наши — вами, сударыня, горничные и кухарки толкуют о нас, о нашей скупости и щедрости, наших деньгах и долгах, и мелких семейных стычках.

Если я оставлю эту рукопись открытой на столе, то ручаюсь вам, Бетти прочтет ее и нынче же вечером о ней будут судачить на кухне; а завтра та же Бетти подаст мне утренний завтрак с таким непроницаемо-невинным лицом, что ни один смертный не заподозрит в ней соглядатая. Если вам случится повздорить с супругом — чего не бывает! — то будьте покойны: за кухонным столом красноречиво и беспристрастно обсудят и причины ссоры, и ваш, и его характер; а если горничной миссис Смит случится в этот день зайти на чашку чая к вашей прислуге, то от этого разговор станет только оживленнее, она тоже найдет, что сказать, а на следующий день ее хозяйке уже будет известно, что миссис Джонс опять не поладила с мужем. Ничто не остается тайной. Джону всегда все известно, как в нашем скромном кругу, так и в верхах: для своего лакея герцог не больше герой, чем мы с вами; и слуга его светлости, сидя в клубе в обществе себе подобных, высказывается о характере и о делах своих господ правдиво и без утайки, как и подобает джентльмену, участвующему в задушевной беседе. Кто — скряга и держит деньги под замком; кто попал в лапы ростовщиков и пишет свое громкое имя на оборотной стороне векселей; кто близок с чьей женой; кто за кого метит выдать дочку, да не пройдет, не на таковского напали — все это доверенные слуги доверительно сообщают друг другу, обо всем этом знает и судачит каждый, кто притязает на принадлежность к благородному обществу.