История пчел - [5]

Меня охватила какая-то детская радость. Пели девочки не плохо, вовсе нет. Их впалые щеки раскраснелись, глаза горели. Все это они затеяли ради меня, только ради меня, и сейчас им казалось, что все получилось — их отец встал с кровати. Закончив петь, они дадут волю радости, помчатся в дом и примутся рассказывать о чуде, которое сотворили. Песней мы излечили его! — воскликнут они. Мы излечили его песней! Коридоры наполнятся счастливыми голосами: он скоро вернется! Он скоро будет с нами! Мы показали ему Господа, младенца Иисуса. Вести ангельской внемли — Царь родился всей земли. Какая чудесная, да просто изумительная идея — спеть для него, напомнить о прекрасном, о Рождестве, обо всем, что он позабыл из-за своего недуга, который мы называем болезнью, но на самом деле это нечто совершенно иное, пусть даже мама и запрещает об этом говорить. Бедный отец, ему тяжело пришлось, какой же он стал бледный, прямо как привидение, мы сами видели, заглядывали в дверь, когда проходили мимо. А какой тощий — кожа да кости, и борода отросла, вылитый распятый Иисус, его вообще не узнать. Но скоро он вновь будет с нами, скоро сможет работать, мы будем есть хлеб с маслом, и у нас появятся новые зимние пальто. Настоящее рождественское чудо! Ты для нас сошел с небес, к исцеленью всех воскрес!

Однако они ошибались, я не был способен на такие дары, их ликования я был недостоин. Кровать манила меня, ноги дрожали, младенческие ноги отказывались удерживать мое взрослое тело, желудок опять свело, я стиснул зубы, словно чтобы помешать невидимому комку, подбиравшемуся к горлу, а песня снаружи смолкла. Сегодня чуда не произошло.

Джордж

ОТИМ-ХИЛЛ, ОГАЙО, США

2007

Я встретил Тома на вокзале в Отиме. С прошлого лета домой он не приезжал. Почему — этого я уж не знаю, не спрашивал. Может, я просто боялся услышать ответ. До фермы мы домчали за полчаса, но по дороге особо не разговаривали. Он сидел, положив на колени руки — что-то уж очень тонкие и белые. В ногах стояла изгвазданная сумка. Я как купил грузовичок, так с тех пор ни разу не мыл там пол. Комья прошлогодней или позапрошлогодней земли за зиму превращались в пыль. Снег, который Том натащил в машину на сапогах, стекал грязной водой и смешивался с землей.

Сумка была новая. Такая плотная и жесткая. Он ее наверняка в городе купил. И еще тяжеленная. Я аж крякнул, когда поднял — там, на вокзале. Том сам было к ней потянулся, но я его опередил. Что-то хиловат он был и спорт явно не жаловал. Собственно говоря, когда приезжаешь на каникулы домой, тебе, кроме одежды, ничего и не надо. А одежда его — та, без которой на ферме не обойтись, — уже висела дома, при входе. Комбинезон, сапоги и ушанка. Но парень, похоже, набрал с собой кучу книг. Видать, думал, что у него будет время их читать.

Когда я приехал за ним, он уже стоял и ждал меня. Может, автобус раньше пришел, а может, это я припозднился. Вообще-то я снег во дворе чистил, поэтому мог и опоздать.

— Джордж, да брось ты это дело. Он все равно в облаках витает и ничего вокруг не видит, — сказала Эмма, стоя на пороге. Она дрожала и, чтобы согреться, обхватила себя руками.

Я не ответил и лишь молча разбрасывал лопатой снег. Снег только нападал, был легкий и рыхлый. У меня даже спина не взмокла.

Она смотрела на меня.

— Ты что же это, президента Буша в гости ждешь, что ли?

— Сугробы-то надо разгрести. Ты вот что-то не рвешься снег убирать.

Я поднял голову. Перед глазами мелькали белые точки. Эмма усмехнулась, и я в ответ расплылся в улыбке. Мы знали друг дружку со школы, и, по-моему, дня не проходило, чтобы мы вот так не улыбались друг другу.

И все ж она была права. Со снегом — это я, конечно, лишнего хватил. Снег все равно стаял бы, у нас уже потеплело, солнце набирало силу, и повсюду текли ручьи. Этим снегопадом зима вроде как напоследок плюнула в нас, и через пару дней от этого снега и следа не осталось бы. И с туалетом — это я тоже хватил. Туалет помыл, даже за унитазом, а такое вообще на меня не похоже. Мне просто хотелось, чтобы, когда он наконец явится домой, все выглядело по первому классу. Чтобы он увидел чистый двор и вымытый туалет. И тогда, может, он не заметит, что краска на южной стене облупилась, а с крыши ветром оторвало пару досок.

Уезжая в прошлый раз, он был сильным, загорелым и бодрым. В кои-то веки он тогда крепко обнял меня, и я почувствовал, что руки у него налились силой. Говорят, что когда с детьми надолго расстаешься, то с каждой встречей они кажутся тебе больше и больше. Но с Томом все было наоборот. Он вроде как даже скукожился. Нос покраснел, щеки побелели, а плечи стали ýже. А еще он ссутулился и был похож на грушу-дичок. Дрожать он перестал, только когда мы въехали во двор, но и тогда выглядел заморышем.

— А как вас там кормят? — спросил я.

— Кормят? В колледже?

— Нет, на Марсе.

— Что-что?

— Ну ясен перец, в колледже. Тебя что, еще где-то кормят?

Он слегка приподнял голову над плечами.

— Я просто… Ты с виду истощенный какой-то, — пояснил я.

— Истощенный? Папа, ты хоть значение этого слова понимаешь?

— В прошлый раз мне показалось, что твою учебу оплачиваю я, поэтому мог бы и повежливей ответить.