История панамской "революции" - [33]
20 июня, в час дня, при большом количестве народа и в присутствии дипломатического корпуса открылся конгресс Колумбии, которому предстояло решить судьбу договора Хэя—Эррана. В своем послании конгрессу президент Маррокин заявлял, что он стоит перед дилеммой: либо пойти на ущемление суверенных прав страны и отказаться от определенных материальных выгод, либо твердо сохранять суверенитет и настаивать на необходимом возмещении. Решение этого вопроса Маррокин предоставлял конгрессу. Как видно из этого послания, президент начал отступать. Если 24 января 1903 г. в письме к Эррану он указывал, что подписание договора означает уже полдела, то теперь он возлагал всю ответственность на конгресс.
В день открытия конгресса американский посланник информировал свое правительство: «Как я и предсказывал, в обеих палатах конгресса имеется подавляющее большинство друзей правительства, и всякий законодательный акт может быть принят, если этого серьезно захочет правительство»[135].
Но Бопре ошибся. Возможности правительства были кажущимися. На первых же выборах руководства сената президентом его на месячный срок был избран генерал Хоакин Велес — ярый противник договора Хэя—Эррана. Уже 22 июня противники договора в конгрессе потребовали публикации договора и всех важных документов, касающихся переговоров. Правительство заявило, что оно не готово к публикации материалов Маррокин не представлял договора конгрессу, выжидая, по словам Бопре, когда съедутся все его сторонники, для того, чтобы действовать наверняка[136].
В секретном сообщении Хэю от 27 июня Бопре снова настаивает на том, что если Маррокин захочет, то договор будет ратифицирован [137]. Но и на этот раз посланник заблуждался.
30 июня состоялось закрытое заседание сената, на котором министр иностранных дел Рико зачитал ноту Хэя от 9 июня, вызвавшую бурю негодования. Сенаторы расценили ноту как угрозу колумбийскому суверенитету над Панамой.
Президент Маррокин, видя враждебное отношение конгресса к договору Хэя—Эррана, собрал во дворце совещание ведущих членов конгресса и долгое время уговаривал их ратифицировать договор. Однако он убедился, что даже среди его сторонников нет единодушия и что в конгрессе предстоит большая борьба вокруг договора.
В объяснительной записке к договору Рико указывал, что необходимость сооружения канала очевидна и колумбийское правительство решило добиться, чтобы канал проходил через его территорию. С этой целью в Вашингтон была послана специальная комиссия. Рико далее утверждал, что этот шаг колумбийское правительство сделало очень своевременно: США-де уже склонялись строить канал через Никарагуа, но колумбийский посланник изменил мнение правительства США и влиятельных кругов в пользу постройки канала через Панаму.
Не выражая мнения правительства, министр просил конгресс внимательно изучить этот вопрос с политической и экономической стороны. Он напомнил, что 25 апреля 1900 г. правительство дало Новой компании Панамского канала отсрочку на концессию до 31 октября 1910 г.
Такова была формальная позиция колумбийского правительства к моменту начала обсуждения договора в конгрессе.
Когда договор поступил в сенат, то выяснилось, что он подписан лишь Эрраном и не апробирован ни президентом, ни министром иностранных дел. Этот факт вызвал бурю возмущения. Две недели были целиком посвящены установлению, является ли такое поведение президента конституционным или нет.
Борьбу против правительства возглавил сенатор Каро, бывший президент Республики, выдвинувший в 1898 году Маррокина на пост вице-президента Колумбии. В блестящей, уничтожающей речи Каро назвал договор «ребенком без отца». Он считал, что президент должен был либо подписать договор, либо от него отказаться. Несмотря на резкую критику и требования сената о том, чтобы Маррокин высказал свое окончательное мнение о договоре, последний отказался это сделать. Вместо себя он направил в сенат Урибе.
2 июля группа сенаторов предложила следующую резолюцию: «Сенат воздерживается от обсуждения договора Хэя—Эррана, так как он не одобрен правительством. Решение сената базируется на следующих мотивах:
1) Обычной практикой правительства было одобрение конвенций и договоров перед тем, как они направлялись в конгресс. 2) Такая практика совершенно необходима, так как договоры являются актами правительства, а не его второстепенных агентов. 3) Правительство, с которым заключен этот договор, может усомниться в доброй воле Колумбии, отказавшейся подтвердить то, что ее правительство уполномочило сделать раньше в соответствии со своими инструкциями»[138].
Естественно, что это решение сената было вполне законным, так как ему нужно было окончательно выяснить мнение правительства и затем принимать решение, имеющее исключительное значение для будущего Колумбии.
10 июля Антонио Урибе выступил с пространной речью в защиту правительства. Он настаивал на том, что дискуссия идет не о содержании договора, но лишь о его форме, что США требуют не утверждения договора Маррокином, но ратификации конгрессом. Он утверждал, что апробация договора президентом фактически является формальностью. Закончил он свою речь заявлением, что если сенат будет заниматься обсуждением формы, то Колумбия будет выглядеть перед всем миром страной, управляемой не государственными деятелями, а кляузниками и крючкотворами
