История отравлений - [109]

Неприятие чужого по-прежнему порождает обвинения в отравлениях

В наши дни, как и прежде, применения яда ассоциируется с тиранией и с жестокостью врага. Обвиняя противника в отравлениях, его стараются пригвоздить к позорному столбу, и при этом всегда предполагается собственная полная невинность в данном вопросе. Во время Первой мировой войны пропаганда обеих воюющих сторон стремилась переложить на противника вину за нарушение принятых в 1870–1910 гг. соглашений: Конвенции о законах и обычаях ведения сухопутной войны и других. В 1854 г. Париж и Лондон по моральным соображениям не дали военным разрешения на использование газа в Крыму против осажденного Севастополя. В 1899 г. была принята Гаагская декларация о запрете использования ядовитых газов и других отравляющих веществ. Отныне нарушение запрета вызывало возмущение сообщества наций и обрекало виновного на изоляцию.

Во время Англо-бурской войны 1899–1902 гг. британцы применили пикриновую кислоту, что вызвало всеобщий протест. Однако Великобритания не ратифицировала декларации 1899 г., в отличие от соглашений 1907 г. Во время Первой мировой войны оба лагеря изо всех сил стремились поддерживать секретность относительно своих собственных действий в этой области. 30 июня 1916 г. французский военный министр заявил, что ему «представляется ненужным упоминание в прессе об употреблении этих средств, которые выходят за рамки обычных законов войны». Между воюющими странами велась жесткая полемика, полная взаимных обвинений в нарушении международных договоренностей. На следующий день после химической атаки немцев в апреле 1915 г. Пуанкаре разоблачал этот акт, по его словам, недостойный солдата, и давал понять, что последует симметричный ответ. Лорд Китченер, в свою очередь, выразил свое возмущение в палате лордов. Французский генерал Вейган писал в дневнике о «бесчеловечном» оружии. Пресса союзников в течение четырех месяцев клеймила врага и доказывала непреложную необходимость сопротивляться варварству, подогревая таким образом патриотизм населения своих стран. Немцы, однако, возражали, что их атака была лишь ответом на французскую ноту от февраля 1915 г., в которой говорилось об употреблении газа в будущем. Они заявляли, что случай апреля 1915 г. не подпадал под условия Гаагских соглашений, что речь нельзя вести об отравлении противника, поскольку газ не направлялся специально, а невинно распространялся ветром.

Хотя возможности применения в военных целях достижений химии еще в 1887 г. продемонстрировал мюнхенский профессор Байер, а французы впервые использовали удушающие гранаты в 1914 г., после окончания войны победители стремились доказать, что в отравлении солдат газом виновата именно Германия. Германофобская пропаганда была призвана оправдать тяжелые условия Версальского договора, и большое место в ней отводилось вопросу о химическом оружии. В 1919 г. вышел из печати военный дневник французских врачей Поля Вуавенеля и Поля Мартена. «Боши порвали гаагские гуманитарные соглашения как клочок бумаги», – утверждалось в нем. О немцах говорилось как о «садистах бошах, упорно применяющих яд». Врачи разоблачали германских химиков, которые «изучают только для того, чтобы отравлять народы и свободу». Подобные кровожадным германцам у Тацита, немцы пытались якобы заставить верить, будто они путали взрывчатые газы, связанные с взрывчаткой и сжиганием пороха, с отравляющими газами. В 1920 г. немецкий химик Левин опубликовал исторический очерк вопроса, в котором об этом, естественно, ничего не говорилось. Однако в странах Антанты в 20-е гг. тема рейха-отравителя вошла в моду. В 1923 г. германофобскую риторику развивал Лелё: «Именно Германия ввела в войну это позорное тайное оружие, которое наша эпоха надеялась больше не увидеть, разве только в руках последних дикарей: яд!»; «величайший позор Германии состоит в изобретении этой войны ядов». В ответ появился целый букет немецких публикаций, настаивавших на существенном уменьшении ответственности Германии, и в 1923 г. рейхстаг подтвердил, что империя не начинала войну отравляющих веществ. Однако Версальский договор запрещал Германии иметь химическое оружие, а Женевский протокол 1925 г. распространил это требование на все страны доброй воли.

Таким образом, возникла черная легенда о химическом оружии, отличающемся от всех остальных, потому что оно создавалось современной наукой и технологией. Утверждалось, что его использование сопряжено с моральной и юридической ответственностью, которая и возлагалась на Германию. Существенным элементом пропагандистской кампании стала германофобия. Если само по себе употребление газа являлось фактором реальности, а не воображаемого, то богатейшее воображаемое о яде влияло на всех; и оно разило империю, виновную во введении этого самого презренного из всех видов оружия. В течение всего межвоенного периода перед глазами европейцев стояла ужасная картина газовой атаки.

Взаимные обвинения стран в отравлениях случаются и сегодня, хотя масштаб их становится гораздо меньше. Еще в 1880-х гг. русский славист В.И. Ламанский опубликовал исследование, посвященное роли отравлений в политике Республики Венеции. Там не только описывалась и разъяснялась коварная политика Светлейшей республики, но и разоблачалось ее стремление навредить славянам, в особенности на Балканах. После того как 11 марта 2006 г. умер в тюрьме Слободан Милошевич, этот антизападный национализм вновь оживился. Некоторые средства массовой информации Сербии упоминали о возможном отравлении. Международный уголовный трибунал для бывшей Югославии, под юрисдикцией которого находился бывший сербский руководитель, распорядился произвести токсикологический анализ. Результаты его оказались отрицательными. Однако в Белграде продолжали сомневаться в официальной версии, что у Милошевича остановилось сердце.