История отечественной почты. Часть 1 - [38]

Особенно много гибло лошадей от быстрой езды нарочных гонцов. По данным Разрядного приказа каждый год падало 11–12 коней, из них восемь — девять загоняли скорые посыльные.

Как только в Москву доходило сообщение о порче лошади, Разрядный приказ проводил следствие, выясняя, по чьей вине это произошло. Провинившийся наказывался. С гонца, загнавшего без нужды коня, взыскивалась его стоимость. Но однажды наказали воеводу.

Август 1661 г. Пришло сообщение от белевского воеводы Г. С. Куракина, что гонец из Киева Яков Щетинин испортил лошадь. Тотчас же по всей линии был послан запрос: «те лошеди, которыя Яшка Щетинин имал, все ль… отпустил их неперепорченых и в гоньбе годятца ли». Воеводы в съезжих избах допросили проводников, ездивших с гонцом. Их показания, или, как тогда говорили, «сказки» отправили в Москву. Оказалось, что во всех городах, кроме Белева, лошади «в деле неосаднены и неперепорчены». Разрядный приказ еще раз потребовал от белевского воеводы отчета. Тогда Г. С. Куракин признался, что лошади в городе «изгонены», потому что весной была бескормица и кони до сих пор не оправились. По царскому указу воеводу за халатность велено было оштрафовать на 30 руб. и строго предупредить. 30 лошадей отдали отъедаться «на кормы в монастыри» [120].

Это не понравилось монахам.

Настоятель Пафнутьева монастыря Иоаким жаловался в Монастырский приказ, что прокормить пять лошадей «братия» не может. Из Монастырского приказа об этом написали в Разряд. Тот от имени царя исчислил все приношения, которые Алексей Михайлович сделал Пафнутьевой обители, и напомнил, что почтовую гоньбу до Путивля финансирует только один Разрядный приказ, а ей пользуются и черноризцы. Духовенство смирилось.

Грамота Разрядного приказа интересна еще одним фактом. Она сообщает, что почта Монастырского приказа за период с 16 июля 1659 г. по 4 сентября 1661 г. составила 1083 письма [121].

Московская улица XVII века в праздничный день (с картины А. Рябушкина)

Вид на Кремль при Иване Грозном (с картины А. Васнецова).

А. П. Opдин-Нащокин — глава Посольского приказа

У Мясницких ворот Белого города в XVII в. (с картины А. Васнецова)

Рига (по гравюре 1556 г.)

Правительство строго следило за сохранностью корреспонденции. Об этом указывалось во многих распоряжениях: всякого, потерявшего грамоту, ждало наказание, вплоть до смертной казни.

24 сентября 1664 г. писал из Калуги воевода Н. Я. Львов: донес ему ямщичий сын Лука Семенов о краже царской грамоты, да не простой грамоты, а написанной в приказе Тайных дел. Случилось следующее: …Ехал Лука Семенов с товарищами из Москвы. В селе Недельном нагнал их стрелец Кузьма Савинский с тайным письмом в сумке. Спускалась ночь, и путники решили переночевать на дворе своего старого знакомца крестьянина Саввы Чеботарева. «А тот Савка при них, неведомо по какому умыслу пустил ночевать к ним неведомо каково человека». И тот «неведомый» человек, когда все уснули, обокрал гонца и ямщиков. «А как стали вставать, колужской стрелец Куземка Савинский и хватился корманца (сумки) з государевыми грамотами и тот корманец у него унесен, да у нево же, стрельца, унесены сапоги; а у ямщиков кафтан шубной да сермяжной». Гонец и ямщики бросились в погоню за вором, но, кроме платка, в котором были завернуты царские грамоты, ничего на дороге не нашли. Вор бесследно исчез.

Крестьянина Чеботарева посадили в тюрьму до тех пор, пока не сыщется вор. В архиве можно найти указ о заключении в тюрьму и стрельца Кузьму Савинского. Но последний уехал из Недельного неведомо куда, с тех пор его так никто и не видел [122]. Вина стрельца была большой: он потерял царские грамоты и нарушил указ, по которому должен был ехать в Калугу днем и ночью безо всякой задержки.

Путивльская дорога совершенно не была приспособлена для перевозки грузов. По ней сравнительно легко могли проезжать только верховые гонцы. Свидетельство этому мы находим в записках арабского путешественника Павла Алеппского, проезжавшего по южному тракту дважды — в 1655–1656 и 1666 гг.:

«Трудны и узки здешние дороги: все дороги были покрыты водой, на них образовались ручьи, реки и непролазная грязь, поперек узкой дороги падали деревья, которые были столь велики, что никто не был в силах их разрубить или отнять прочь; когда подъезжали повозки, то колеса их поднимались на эти деревья и потом падали с такой силой, что у нас в животе разрывались внутренности». По такой дороге под силу было проехать только конному. Экипаж путешественников тащился очень медленно: не свыше 15 верст в сутки. Далее Павел Алеппский рекомендовал ездить в Россию зимой, «так как земля и дороги в ту пору бывают ровны». Сани по такой дороге мчатся «с быстротой свыше всякой меры» [123].

Хотя, по ядовитому замечанию шведского дипломата Эрика Пальмквиста, «русские нарочно запускают дороги, ведущие внутрь страны, чтобы затруднить доступ иностранцам» [24], как мы уже говорили, письменная корреспонденция по тракту из Путивля шла достаточно быстро.

На этом завершается начальный этап истории почты в России. На самой первой ее ступени в X–XI вв. появились зародыши системы доставки писем. Тогда посылка гонца была сопряжена со многими трудностями (еще не проложили хороших дорог, только начали развиваться повозы, предназначенные для спешной перевозки вестников и грузов). Середина XII — начало XIII вв. — время расцвета русской повозной системы. Улучшаются дороги, возникают постоялые дворы для проезжающих, появляются первые правила провоза гонцов по землям русских княжеств. Татаро-монгольское нашествие не разрушило повозной системы, наоборот, она была расширена, продолжала совершенствоваться и уже с XIV в. можно говорить о русской почте как об организации, работавшей не хуже, чем почты Западной Европы. По крайней мере, иностранцы, посещавшие Россию, не видели большой разницы между ямской гоньбой и европейской почтой. На границе XII и XIII вв. окончательно сложилась отечественная система связи. Существовали специальные люди, возившие грамоты, — гонцы, средства передвижения — сначала повоз, а затем ямские подводы, почтовые станции — ямы. Почта чаще всего была нерегулярной, редко возила частные письма, не было самого слова