История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек - [15]

— Что ж ты так и не спросишь, куда еду?

— А мне что? Твое дело!

Сашок уже догадался, что Надя в плохом настроении, а ему хочется расстаться мирным путем.

— Погоди! Я пришел попрощаться, а ты надулась, как клещ.

— Что же ты раньше никуда не собирался, а тут вмиг и всполошился?

— Ехать мне надо. Нельзя мне здесь оставаться, понимаешь? — горячо зашептал Сашок в самое Надино ухо.

— Вот оно что! Понимаю, как не понять! Убегаешь значит? От кого? — Она попыталась заглянуть ему в глаза. Не шутит ли?

Но ему, видно, не до шуток. На всегда самоуверенно-нагловатом его лице растерянность и тревога. Куда девалась презрительная усмешка? Смятение и испуг почувствовала Надя.

— Послушай, — начал он, — я хотел тебя попросить, если

В этот момент от станции с ревом тронулась электричка, и он замолк. Но именно в эту секунду Надя решилась сказать ему все, чем мучилась весь день.

— Что ж, нашкодил, надо сматываться?

— Что? Что ты сказала?

— А то сказала! Ты это со своими дружками Нюрку убил, некому больше!

— Ты что, очумела? — Ей видно в неверном свете платформы, как он испуганно дернулся.

— Ты, ты, только ты мог знать про часы и лягушку. Это я тебе о них сказала, — уже не бегу бросила ему Надя. В подземном переходе им встретились люди, и она вынуждена была замолчать, но, вынырнув на улицу, тут же продолжила:

— Не бреши, только ты мог знать, что Нюра была одна, вы подсмотрели, как я возвращалась без Дины Васильевны.

— Заткнись, дура! Говорю тебе, не убивал! — злобно зашипел Сашок и с силой тряхнул ее за плечи, стараясь заставить замолчать. Его перекошенное гневом лицо страшно. Но Надю уже не остановить. Ее уже «обуял бес», как говорила тетя Маня. В припадке ярости она теряла рассудок, не зная страха.

— Тварь! Подлая тварь! — завопила она, вырываясь от него.

— Пусти меня сейчас же!

Хорошо еще, что поблизости никого не было, хотя сцены «семейной драмы» малаховцам не в диковину. Их не удивишь.

— Правильно говорили: «свои это, свои сделали!» — на ходу выкрикивала она. Слезы обиды и гнева застилали ей глаза. Быстрыми шагами она припустилась к дому.

— Я-то, дура стоеросовая, зачем, зачем рассказала про часы, про лягушку? Чужим добром хвасталась, думала, человеку…

— Постой, Надя! — догнал ее Сашок. — Не блажи, послушай меня! Я правду говорю, отцом-матерью клянусь, не убивал я!

Надя замедлила шаги, она была готова выслушать Сашка. «А вдруг ошиблась? Дело ведь какое страшное. Отцом-матерью клянется! Может, зря оговорила?» Она и рада ошибиться бы.

— Верно говорю, с места мне не сойти, чем хочешь поклянусь! Не убивал! Не способен я на такое, я и куру забить не могу, не то чтоб этакое сотворить.

«Верно, верно, не такой он», — с облегчением подумала Надя, она уже почти поверила ему.

— Я и знать не знал, что она дома, разве я пошел бы на такое… Я только часы хотел взять, про которые ты говорила.

— Часы? Взять часы! — с горестным упреком воскликнула Надя.

— Антиквар в Москве посулил за них полторы тысячи. Думал тебе колечко с камушком подарить.

— Значит, ты все-таки залез туда, паскудник!

— Подожди! Понимаешь, только, значит, я часы-то схватил, а она тут! И откуда взялась, курва, и ну вопить на весь дом. Я еще лягушку ту на рояле заприметил впотьмах и тоже в карман сунул, все одно отвечать… и к окну. А она в меня вцепилась, как кошка бешеная, и орать дурманом! Тут я ее и пихнул. Она шмякнулась и затихла. Ну, а я в окно выскочил и давай Бог ноги. Вот! А потом, разве я мог?

Они уже подошли к Надиному дому, и, озираясь по сторонам, чтоб опять не вынырнула откуда-нибудь тетя Маня, все еще с сомненьем Надя сказала:

— Это ты сейчас выдумал, ты ее… чтоб не кричала!

— Нет! — дернул на себе рубаху Сашок. Говорю тебе, не я! Ну что мне сделать, чтоб ты поверила? Хочешь, под электричку сигану? Говори!

Надя верила, что в такой момент, когда «бес обуял» человека, от него можно ожидать всего. Но сейчас он был ей мерзок и жалок, и она с горьким презреньем проговорила:

— Пошел вон, гадина! Испоганил все. Я-то думала, ты человек, заступалась… А ты мразь, мразь, негодяй!

— Что, в милицию побежишь, да? Валяй, торопись! Он напугался и уже сожалел о своей откровенности.

«Не надо было, ах, не надо говорить! Молчать, молчать надо было! Поздно! Слово не воробей, вылетит, не поймаешь». Надя настежь распахнула калитку.

— Беги, беги, не опоздай! — вслед ей закричал Сашок, но вдруг, передумав, догнал и, больно дернув за руку, брызгая слюной, злобно крикнул ей в лицо: — Ты виновата! Ты! Зачем рассказывала? Подзадоривала, подуськивала? Чтоб понял я все, где что лежит, а без тебя бы я знал? И знать бы не знал! у

Что-то еще хрипло выкрикивал Сашок, но Надя уже не слышала. Как нарочно, откуда-то брызнул дождь. Шлепая по лужам, не щадя новых туфель, она взбежала на крыльцо и рванула на себя дверь. На ночь еще не запирались, ее ждали, и она, постояв в сенях, чтобы успокоилось бешено клокотавшее сердце, задвинула засов и открыла дверь в комнату. Тут только заметила, что ее порядочно замочило. И хорошо, не так заметны слезы на щеках.

Мать не бранилась, только головой покачала:

Гуляешь допоздна, дочка, страшно ведь, вон что творится!