История одной семьи - [70]

Я смотрела на него и чувствовала, как по щекам текут слезы. Микеле, конечно, прочитал у меня в глазах страх и отчаяние, потому что попытался утешить меня:

— Не волнуйся, все образуется. — Он только что потерял отца и все же был тут, со мной.

— Ты не знаешь моего папу, он никогда не передумает! — пожаловалась я, смиряясь со своей участью.

Со временем, переосмысливая события моей жизни, я пришла к выводу, что ничто не происходит случайно, каждый шаг является неотвратимой необходимостью, предназначенной мне судьбой с рождения. И мой отец, хорошо это или плохо, тоже был частью замысла. Как грубый неровный мазок на картине, раздражающее пятно, — но художнику необходимо каждое движение кисти.

— Давай убежим вместе, — прошептала я, как будто найдя выход из всех наших затруднений. — Возьмем твою лодку. Посмотрим, как там, за морем. Или поплывем куда захотим. — Чем дальше я говорила, тем больше смысла видела в таком решении. — Я напишу письмо маме. Надеюсь, она сумеет меня понять.

Микеле схватил меня за плечи и заглянул в глаза:

— Мария, я бы убежал с тобой немедленно, но у меня иная ситуация. Для меня побег отсюда стал бы спасением. Теперь, когда мой отец умер, брат сделает все возможное, чтобы втянуть меня в свои дела. Я хочу быть умнее его, держаться подальше и оставаться сильным. Но у тебя есть родители, университет. Я не знаю, Мария, но ты не думала хоть иногда, что твой отец может быть прав? Вдруг я и впрямь не подхожу тебе. Ты сделана из другого теста, ты лучше всех нас. С детства ты была другой, белым цветком среди здешнего мусора. Ты не заслуживаешь такой жизни. — Он остановился перед окном, глубоко засунув руки в карманы: — Иногда я останавливаюсь, и любуюсь дворцом Минкуцци, и говорю себе: «Вот тут самое место для Марии».

Я подошла и крепко прижалась к его спине всем телом.

— Меня не волнуют дома и деньги, — возразила я. — Мне важно, чтобы мы были вместе. Давай убежим, пусть все идет так, словно мы начали все заново с того дня, когда расстались много лет назад.

Микеле повернулся ко мне и сжал мое лицо в ладонях:

— Хорошо, Мария, давай сделаем это.

Я бросилась ему на шею, обняла, поцеловала.

— Убежим в тот день, когда начинается учеба в университете, седьмого января, — решила я, очень взволнованная.

— Увидимся под килем у ланце. Мы с «Малакарне» будем ждать тебя и копить деньги. Нам понадобится немало денег.

Сколько раз я видела, как отец выгружал рыбу из своей лодки прямо там, на пристани Сант-Антонио. Мы, жители Бари, называем это место «под килем у ланце», потому что на диалекте ланце — деревянная лодка. Рядом есть импровизированный рынок: рыбаки раскладывают улов на земле и продают прямо там, возле своих лодок. И вскоре это место станет отправной точкой нашего побега.

— Отец рано уходит на бойню, — добавила я. — Жди меня на пристани в девять часов.

Стоило только нам заключить договор, как внезапно послышался голос мамы:

— Мари, с кем ты говоришь?

— Уходи, или тебя заметят. Седьмого января, в девять часов, — повторила я, то и дело гладя Микеле по груди и щекам, словно пытаясь убедиться, что он мне не привиделся.

— Мы с «Малакарне» будем ждать, и я буду там намного раньше, чтобы все подготовить.

В тот момент я была абсолютно счастлива: уверенные и влюбленные глаза Микеле, наш план совместного побега, зимний пейзаж, желтоватый свет луны, инстинкт, который тем вечером привел моего любимого в пригород Чериньолы, даже ветер, который гнул деревья, и белая рубашка, пятном выделяющаяся в темноте. Это было похоже на новое начало, по-настоящему новое.

4

Остаток рождественских каникул я разрывалась на части между эйфорическим возбуждением и чувством вины. Становилось особенно больно, когда я думала о матери. Не разобью ли я ей сердце? И поймет ли она меня, хотя бы потом? Когда я встречалась взглядом с папой, то уже не испытывала ненависти к нему, скорее что-то сродни триумфу. Как будто говорила: «Вот сейчас я покажу вам, кто тут на самом деле главный». Деревенский воздух оказался целебным для моего настроения и цвета лица. В солнечные дни я гуляла среди оливковых рощ и фруктовых деревьев, издалека наблюдая за курами и свиньями. Я смотрела, как работают дядя Альдо и тетя Кармела, часами гнувшие спину над красноватой землей. В день отъезда мы снова собрались в гостиной, чтобы отпраздновать Крещение. Я чувствовала оцепенение от мысли, что последний раз сижу за столом с мамой и папой. Бабушка вышла из кухни, окутанная облаком запахов: базилик, душица, розмарин, — и когда она подняла крышку большого глиняного горшка, аромат соуса разнесся по всей столовой. Папа пришел следом за бабушкой Ассунтой. Я видела, как он появился из белого квадрата света с кухни с целым блюдом дымящихся отбивных.

— Я добавила немного перца чили: очень уж холодно, надо нам согреться, — пояснила бабушка.

Я помогла ей положить на каждый кусочек мяса зубчик чеснока, щепотку петрушки и тертого сыра, приправленного перцем. Потом свернула рулетики, закрепила зубочистками. Мне нравилось хлопотать с бабушкой на кухне: она всегда была готова поделиться каким-нибудь особенным умением.