История одной семьи - [56]

Подойдя к нашей улице, я с удивлением услышала шум и болтовню толпящихся там женщин — Цезиры, ведьмы, тетушки Наннины. На другой стороне улицы стояли мужчины, они курили и периодически сплевывали на землю. Люди, приземистые дома, заплеванные белые камни мощеной улицы — все это показалось мне плохо пропечатанной, некачественной фотографией, как в газете. Там, дальше по улице, стояли карабинеры и скорая помощь с мигалками, освещавшими улицу.

— Что происходит? — спросила я, ни к кому конкретно не обращаясь. Потом увидела маму. Подошла к ней. — Что случилось?

Мама покачала головой:

— Бедняжка. Полубаба больше не мог это вынести.

— В каком смысле больше не мог вынести?

— Его нашли накрашенным. И голым, словно младенец. Он удавился ремнем от своих штанов, пока его мать спала.

Она запиналась на каждом слове, как будто не хотела называть вещи своими именами, ей казалось это слишком жестоким.

На земле валялась помада «барышни», ногти у него на ногах были накрашены ярко-красным. Когда тело грузили в карету скорой помощи, меня поразили длинные и худые ноги и руки Полубабы. Обмякшие гениталии, тощая грудь, вялый и слегка округлый живот. Я подошла к двери и заглянула внутрь. Не знаю, почему я это сделала. Карабинеры осматривали комнату. Я увидела на полу кружевную юбочку и детскую фотографию Полубабы. Эти вещи показались мне последними словами человека, который тихо прощается со всеми. Я вспомнила, как папа избил Винченцо за издевательство над Полубабой. И все эти люди, которые сейчас качали головами рядом с обнаженным телом, завернутым в белую простыню, — все они казались мне актерами, разыгрывающими старомодную трагедию. Они словно не могли выйти за границы своих косных реплик. Бедный мальчик, бедная мать, дорогая, как жаль, какая ужасная смерть.

— Идем, идем домой, — сказал папа, подходя к нам с другой стороны улицы. — Тут мерзко.

— Не спится, — сказала мама, надев ночную рубашку. И села за ткацкий станок. — Как прошел ужин? Было весело?

Я всегда поражалась ее способности уклоняться от болезненных тем.

— Все в порядке, мы ужинали в изысканном ресторане.

— Алессандро хороший мальчик, Мария. Другой мир, совершенно не похожий на наш.

Я не понимала, считать это положительной характеристикой или отрицательной, поэтому просто пожала плечами. Преследуемая образом Полубабы, я с растущей силой вновь ощущала, как меня захлестывает реальность, размывая ясные и четкие границы, в которые я ее втиснула.

— Я заметила, как ты смотрела на Микеле Бескровного на свадьбе твоего брата.

— Что ты имеешь в виду, мама?

— Кое о чем может сказать только взгляд.

Я взяла стакан и медленно отпила глоток воды.

— Он был моим лучшим другом. И меня слегка взволновала встреча, вот и все.

Ритмичное «там-там» ткацкого станка дарило ощущение успокаивающей уверенности.

— Есть жизни, которые должны переплетаться, — продолжила мама.

Эта фраза впечатлила меня, пусть и показалась цитатой из женского журнала, которые мать читала перед сном.

— По крайней мере, Полубаба сейчас обрел покой, — заключила она.

Потом мы долго молчали. Она ткала, а я смотрела на нее, думая, как она прекрасна, снова накрашенная и причесанная, словно богатая синьора, пусть и в простенькой ночной сорочке.

— Я люблю тебя, — прошептала я.

Ткацкий станок замолчал на несколько секунд, мама посмотрела на меня с улыбкой, а потом мерное «там-там» возобновилось. Я не говорила ей таких слов уже больше семи лет.

Песок в глаза

1

Был праздник святого Рокко. Церквосранец пригласил в гости весь район: его сын в следующем году собирался жениться и сегодня отмечал последние именины в отцовском доме. Соседки собрались под балконом поболтать, дети прыгали среди древних колонн площади Буонконсильо. Роккино флиртовал в углу со своей невестой и смотрел только на нее.

— Нехорошо жениться так рано! — отрезала тетя Наннина, глядя на молодых голодным злым взглядом. Возможно, она просто завидовала их молодости и желанию, сквозившему в каждом жесте.

Ведьма выглядела не такой счастливой, как остальные; возможно, привычка сыпать проклятиями заставляла ее чувствовать себя неуютно на праздниках, словно сердце приказывало ей видеть все вокруг в черном свете, даже когда люди смеются и выпивают. Папа с Церквосранцем сидели около двери и разговаривали о рыбалке. Они хвастались подвигами, которые совершили в море, выпили по бокалу примитиво, затем взяли еще. Когда появилась Магдалина, я почувствовала, как сердце забилось сильнее. Я надеялась, что, вопреки всему, следом за ней появится и Микеле. Но она была одна. А мой друг опять стал невидимкой, опять всего лишь воспоминанием.

В доме было полно людей, как в тот день, когда умерли бабушка и Винченцо. Вокруг празднично одетой — красивое платье с кружевами, серебряный гребень в волосах — матери Роккино толпились тетушки, любопытствуя, как будет проходить свадьба, сколько стоят обед и костюм жениха. Из-за болтовни и смеха не расслышать было бы и ружейного выстрела. Тетушка Анджелина рассказала женщинам столько забавных историй, что заработала прозвище Пулеметчица. Дети сидели на низкой стене и отбирали друг у друга сушеный горох и бобы люпина, и каждый, казалось, забыл о своих невзгодах. Ведьма с таким серьезным лицом смотрела на маленькую группку людей, беседующих на углу улицы, словно произошло нечто ужасное. Ведомая очарованием несчастия, она отошла от компании тетушек и направилась к тем людям, тяжело подволакивая ногу, изуродованную артритом. Из какого-то извращенного любопытства я пошла следом, на небольшом расстоянии от ведьмы. На углу улицы стояли два рыбака и несколько стариков, которые только что вышли из здания винодельческого кооператива. Говорили о недопустимом вреде, о том, что многие вещи тут уже давненько не происходили. Остальные слушали, навострив уши, сбившись вокруг в стаю, словно мухи. Пришел и хозяин дома, с тонкими напомаженными усами, грозящими проткнуть воздух насквозь.