История одного мифа: Очерки русской литературы XIX-XX вв - [2]

В результате этого создалась ситуация, при которой принципы литературоведческого историзма были преданы забвению. Но ведь хорошо известно, что, например, заимствования Шекспиром сюжетов из датских или же итальянских хроник не делали его произведения ни "датскими", ни "итальянскими". Поэтому шекспироведы, вполне обоснованно, искали ответы на свои вопросы в истории английской литературы, а не в зарубежных "источниках".

Примерно так же обстоит дело и с вопросом о российской природе "Протоколов", ответ на который следует искать не в творчестве Д. Ретклифа или М. Жоли, а в мемуарах О. Пржецлавского и романах Вс. Крестовского, ибо геополитические идеи "пангерманизма" и "панславизма" явились следствием реальных исторических событий, в фокусе которых "противостояние" России сперва Франции, а затем Германии в середине XIX в., было к концу столетия трансформировано в "противостояние" православной и "мессианско избранной" России иезуитско-католической – масонско-рсспубликанской – жидовско-капиталистической Европе.

Триумфальная экспансия в Европу сугубо российской интерпретации "жидо-масонского" заговора оказалась следствием той большевистской революции, которая, заимствуя мессианско-геополитическую "роль" России (к тому времени ставшей СССР), не могла не привести к новому противостоянию "тюрьмы народов" и Европы.

Таким образом, концепция и предложенный филологический анализ при широком использовании историко-беллетристического материала, малоизвестного даже в кругах узких специалистов, логика историко-литературной последовательности произведений забытых авторов прошлого столетия и очерк творчества современных советских писателей (естественно, объем научного труда не позволял упомянуть всех авторов и все произведения) составляют методологические основы исследования.

Особенное внимание автор уделил историографическому анализу работ, содержащих в той или иной степени дефиниции не только "жидомасонского заговора", но и сугубо имперского отношения к евреям России. При этом, опираясь на труды Л. Полякова6, автор представил "русский"генезис "Протоколов" в качестве важнейшей составной части процесса формирования юдофобских идей, а литературный опыт творцов докладных записок, рапортов и доносов, так же как и проникновение подобных взглядов в беллетристику, связал с определенными характеристиками конкретной историко-политической ситуации.

Следует сказать, что исследование этой проблемы строилось на хронологическом описании фактов и явлений, естественно обусловивших этапы работы и главы исследования:

1) общественно-политическая мысль конца XVII – начала XIX в. и происхождение идей о "жидо-масонском заговоре" в России;

2) идейно-беллетристическое оформление антисемитизма в русской литературе второй половины XIX в.;

3)"документализм" и "фактография" свидетельских показаний "физиологического очерка" 70-90-х годов XIX в.;

4) революционная ситуация в России и "охранительная" литература;

5) "Протоколы Сионских мудрецов" в современных тоталитарных обществах.

Конечно, очерк об антииудейской литературе XI-XV вв., как и рассказ о масонской литературе в эпоху становления Российской империи, являются необходимым и закономерным введением в тему, а социально-идеологический анализ "творчества" советских авторов-антисионистов подводит итоги логического развития мифа о "всемирном еврейском заговоре".

АНТИИУДЕЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ

Антииудейская полемическая литература (полемическая в смысле религиозном, а не национальном) возникла на Руси почти сразу же после распространения христианства. "Импорт" староболгарских и греческих (византийских) литературных образцов способствовал быстрому становлению подражательных и компилятивных жанров, следствием чего, в конечном счете, стало летописание, а затем и апологетические сборники.

Христианизация Руси "на византийский манер" должна была вызвать у русских книжников желание обосновать "благодать" просвещения.

При этом, в отличие от эпохи раннего христианства в Западной и Восточной Римских империях, в которых апологетам нового учения пришлось столкнуться с сильнейшим противодействием блюстителей "закона" (напомним, что первые пропагандисты христианства вышли из иудейской среды), Русь не только не была знакома с иудейской традицией, но и плохо представляла самих иудеев7.

Именно в этом крылись причины возникновения абстрагированных от реальности антииудейских идей в древнерусской литературе: евреи не грозили ни прозелитизмом (запрещенным в их среде), ни достаточным в демографическом отношении присутствием (еврейская колония в Киеве в начале XII в. была малочисленной, а следовательно, не конкурентоспособной)8. Так что Киевский погром 1113 г. и последующее "определение князей" при Владимире Мономахе об изгнании евреев из Киевской Руси следует считать прежде всего христианским (т.е. религиозным) актом, а не экономико-политическим (т.е. антиинородческим): "Аще бы Богъ любилъ васъ и законъ вашъ, то не бысте расточени по чюжимъ землямъ. Еда и намъ тоже мыслите прйяти?"9.

Летописание в Древней Руси, несомненно, возникло при знакомстве с чужеземными образцами. Так, рассказывая о Ярославе Владимировиче, который любил читать книги "в нощи и въ дне", летописец отметил, что князь "собра писцъ многы и прекладаше от грекъ на словъньское письмо. И списаша книгы многы…"10. Особое место среди "книгы многы" занимали "Хроника" Иоанна Малалы (І?) "Хроника Георгия Амартола" (?), остоявшая из небольшого вступления и четырех частей.