История об отрезанной голове - [2]

Я знаю, однажды вы вышли на демонстрацию, чтобы потребовать работы. Об этом писали газеты в разделе «Внутренняя жизнь страны». Ну и что из этого вышло? Вам пообещали работу на строительстве шоссе. А задавались ли вы когда-нибудь вопросом: какая разница между вами и теми, кто проносится в автомобилях по этим самым шоссе? Все вы на этой площади — мертво-живые. И вы довольствуетесь этой участью, гордитесь ролью благонадежных граждан. От вашего имени славят бога, благодарят его за доброту, за блага, которые он ниспосылает, вы тайно и явно покорствуете его воле. Наша земля благодатна, а вы довольствуетесь нищенским существованием.

Сахлаб ибн Махлаб и Зантах ибн Калиль аль-Афрах[6] говорили: «Если араб, проснувшись поутру и расставшись со сладким сном, ест жаркое из ягненка, а дождавшись полдня — сорок цыплят, зажаренных в кипящем масле, запивает еду кувшином вина и засыпает на солнце, то, умирая, он встретит господа сытым и пьяным». Что же до вас, несчастные, то верно говорил Абу Дарда[7], как передает его слова ат-Тирмизи[8]: «Лучшие в моем народе те, кто стоит в начале и в конце всех благих деяний, а в середине — только муть и посредственность». Вот вы-то и есть та мутная середина!

Шум в толпе нарастал.

— Эта Отрезанная Голова слишком много себе позволяет. Да, мы бедны, но мы счастливы. Зачем она напоминает нам о наших печалях и зачем бередит наши раны? Куда только смотрят власти? Почему не схватят этого смутьяна?

Чей-то уверенный голос ответил:

— Отрезанную Голову не хватают, чтобы дать ей возможность высказаться до конца. Тогда будет ясно, говорит ли она от собственного имени или подослана каким-нибудь иностранным правительством.

Кто-то возразил:

— Но Отрезанная Голова говорит правду. Она ничего не боится, и ей незачем лгать.

Я носился над толпой, вглядываясь в лица, я улыбался. Мне удалось нарушить их покой, я заставил их задавать вопросы, вслушиваться в другие речи. Внезапно толпа рассеялась. Внизу появились пожарники, они растянули огромную сеть. Им помогали полицейские. Они стали ловить меня этой сетью, я расхохотался.

Я и не пытался увернуться от сети, не оказывал никакого сопротивления, чем вызвал немалое их удивление. Люди снизу кричали, размахивали руками. События приобретали размах. Началось сущее столпотворение. Я запутался в ловко брошенной сети. Командующий облавой крикнул:

— Не прикасайтесь к ней! Она может быть начинена взрывчаткой или отравляющими веществами. Засуньте ее в клетку, мы доставим ее в здание суда.

Они посадили меня в клетку, взвалили ее себе на плечи. Я ликовал: какой успех, какой успех! Толпа следовала за пожарными с клеткой, полицейские пытались разогнать народ. Я крикнул:

— Прощайте! И помните слова Сахлаба ибн Махлаба. Требуйте сытной еды и прочих жизненных благ. Смелей задавайте вопросы себе и другим!

Из толпы закричали:

— Дайте ему сказать! Ведь это только слова! Нельзя никого преследовать только за слова. С каких это пор правительство стало бояться слов?

Клетку со мной стали запихивать в большую машину, напоследок я успел крикнуть:

— Требуйте открытого суда надо мной!

Власти пребывали в замешательстве. Дело мое казалось все более необычным и запутанным. Эксперты, советники и судьи не знали, что делать. Бессильными оказались своды законов, безрезультатными — судебные уловки, неопределенными — меры пресечения. Сам губернатор нанес мне визит в тюрьму, он носил белые шелковые перчатки на руках, а на лице — маску дипломатичности и вежливости.

— Ты провокатор! — воскликнул он. — Ты явился неведомо откуда, чтобы нарушить покой честных граждан, ты посеял в них смуту и заразил своими навязчивыми идеями. Разве ты не знаешь закона?

Я не стал спорить с ним, только сказал:

— Я явился сюда, чтобы найти свое тело. Мне сказали, что оно находится на юге.

— Как ты мог поверить подобному вздору! Я получил особые донесения, из которых следует, что ты обладаешь высоким интеллектом. Как же ты мог поверить?

— Я подпал под очарование толпы. Она напомнила мне мириады закрытых морских раковин, за створками которых таятся чудеса. Почему же вы так хотите видеть эту толпу бездеятельной и сонной? Единственное, что у меня осталось, — это речь, язык. Вот я и решил доказать, на что способен язык, пусть даже лишенный тела.

— Ты играешь с огнем!

— После того как смерть уже прошла сквозь меня однажды, мне больше нечего бояться.

В этот момент какой-то подчеркнуто элегантный молодой человек проскользнул в комнату и что-то зашептал на ухо губернатору. Тот благосклонно выслушал и тотчас спросил меня:

— У тебя есть просьба ко мне?

— Да. Я прошу, чтобы собрали людей и дали мне возможность поговорить с ними.

— Эта просьба не может быть удовлетворена. Тебя будут судить.

— Но ведь я не значусь среди живых. Я мертв!

Губернатор улыбнулся. Казалось, он был готов к подобному заявлению.

— Уже принято решение о том, что судить тебя будет тоже кто-нибудь из умерших судей…

Я по-прежнему сидел один в клетке и ждал. Время от времени с улицы до меня доносились крики толпы: «Да здравствует Отрезанная Голова!» Я задремал. Проснулся я от яркого света юпитеров, направленных прямо на меня. Судебная зала была заполнена публикой — важными персонами в парадных мундирах и при всех регалиях. Знакомая мне холодная усмешка играла на губах губернатора. Я был невозмутим. Немного спустя кто-то объявил: