История О. - [13]
Она присела на краешек кровати. За окном бушевала настоящая буря. Ветер немилосердно гнул одинокий тополь, и мокрые от проливного дождя жухлые тополиные листья время от времени липли к оконному стеклу. Еще не было семи, но за стенами замка уже совсем стемнело. Осень неумолимо вступала в свои права.
Вернулся Пьер. В руках он держал длинную толстую цепь, похожую на ту, что висела у нее над кроватью. При каждом его шаге цепь издавала глухой прерывистый звон. О. показалось, что Пьер находится в некотором замешательстве и никак не может решить, что же надеть на нее прежде: цепь или повязку. Самой О. это было абсолютно безразлично. Она с грустью смотрела на дождь за окном и думала только о том, что Рене обещал ей вернуться. Осталось всего пять дней, но как ей прожить их? Она не знала, где он сейчас, с кем, но верила, что он обязательно вернется.
Пьер положил цепь на кровать и стараясь не отвлекать О. от ее мыслей, надел ей на глаза черную бархатную повязку. Материал плотно прилегал к голове и невозможно было не то что выглянуть наружу, но и просто поднять веки. О, эта благостная ночь, подобная той, что воцарилась в ее душе, о, эти благословенные цепи, дарующие ей свободу от самой себя — никогда еще О. не принимала их с такой радостью! Цепь дернулась, потянув ее вперед. О. поднялась. Почувствовав босыми ногами холод каменного пола, она поняла, что ее ведут по коридору, связывающему две половины замка. Потом пол стал менее ровным — на ощупь это было похоже на гранит или песчаник.
Дважды слуга останавливал ее, и она слышала звук поворачиваемого в замке ключа и скрип открываемых дверей.
— Осторожно, ступеньки, — сказал Пьер и они начали спускаться по крутой лестнице.
В какой-то момент, споткнувшись, она едва не упала. Пьер подхватил ее и, крепко прижав к себе, остановился, словно в нерешительности. Прежде он никогда не прикасался к ней, разве что, когда связывал ее руки. Он осторожно положил ее на холодные выщербленные ступеньки и рукой дотронулся до ее груди. Потом он начал целовать ей соски, и О. почувствовала, прижатая под его весом к скользкому сырому камню, как твердеет под его одеждой пенис…
Наконец он отпустил ее. Она дрожала от холода, тело ее покрылось испариной. Они спустились еще на несколько ступенек, лестница кончилась, и О. услышала, как открылась дверь. Пьер заставил ее сделать еще несколько шагов — под ногами она теперь чувствовала мягкий ворс ковра — и лишь потом снял с нее повязку. Они находились в совсем крошечной комнате с круглыми каменными стенами и низким сводчатым потолком. Пьер пропустил связывающую О. цепь через большое, торчащее из стены примерно в метре от пола, кольцо и затянул эту цепь, практически лишая тем самым О. какой-либо возможности передвижения.
В комнате не было ни кровати, ни чего-либо другого, что могло бы хоть как-то заменить ее. Не было даже простой подстилки.
В маленькой нише слева от нее, откуда проникал в комнату слабый свет, на низком столике стоял деревянный поднос с водой, хлебом и фруктами. Исходящее от встроенных в стены радиаторов тепло не прогревало комнату, и воздух темницы был пропитан запахом сырости и плесени — классический запах пыточных застенков древних тюрем и старинных замков.
В кромешной тишине и вечном полумраке О. очень быстро потеряла всякое представление о времени. Постоянно горел свет, и невозможно было сказать день сейчас или ночь. Когда кончалась пища, Пьер или кто-нибудь еще из слуг, приносил следующую порцию на большом деревянном подносе. Иногда ей позволяли принимать ванну, которая была устроена в соседней комнате. Она не видела мужчин, что навещали ее — всякий раз перед их приходом появлялся слуга и надевал ей на глаза повязку. Она давно потеряла им счет. Сколько их было? Какие? Это больше не занимало ее. Иногда их было сразу несколько, но чаще — по одному. Они приходили, слуга ставил ее на колени, повернув лицом к стене, и плетью начинал пороть ее. Чтобы не расцарапать о каменную кладку лицо, она сильно наклоняла голову и упиралась ладонями в стену. Но колени и грудь уберечь от царапин ей не удавалось. Рвущиеся из нее стоны и крики глохли под низким сводчатым потолком. Она жила ожиданием и надеждой…
Но вот пришел день (или ночь), когда остановившееся было время, вновь напомнило ей о себе. Ей в очередной (какой уж по счету?) раз завязали глаза, но вместо громких мужских голосов, она услышала лязгающий звук отвязываемой от кольца цепи и почувствовала, как чьи-то руки заботливо укутывают ее в мягкую теплую ткань. Потом кто-то взял ее на руки, осторожно подхватив под колени, и вынес из темницы. Вскоре она уже была в своей келье.
Пробило полдень. О. лежала, укрытая меховым одеялом, повязка с глаз была снята, руки свободны. Рядом на кровати сидел Рене и гладил ее волосы.
— Одевайся, — сказал он. — Мы уезжаем.
Она приняла ванну. Он расчесал ей волосы, потом принес пудреницу и губную помаду. Вернувшись в комнату, она нашла там аккуратно разложенные на кровати свою блузку, рубашку, велюровый костюм, свои чулки и туфли. Рядом лежала ее сумочка и черные длинные перчатки. Здесь же она увидела свое осеннее пальто и шелковый шарфик. Но ни пояса, ни трусов не было. Она не спеша начала одеваться. В это время в келью вошел человек. О. узнала того самого мужчину, что знакомил ее с правилами в первый вечер ее появления в замке. Он снял с нее браслеты и колье. Неужели она свободна? Или еще что-то ждет ее? Она не осмелилась спросить. Ее хватило лишь на то, чтобы робко потереть затекшие запястья. Потрогать оставшийся на шее след от колье она так и не решилась.
