История нравов России - [19]

Роскошь императорского двора, и соответственно, субсидии на него постоянно возрастали при следующих двух царях — Александре III и Николае II; в начале XX века на содержание двора по государственному бюджету отводилось 16 миллионов рублей (132, 165). И в то же время происходило разложение нравов, достигшее своей кульминации к концу царствования Николая П. С. Мельгунов в своей брошюре «Последний самодержец» пишет: «Выродившаяся среда — это только слабый термин для определения того действительно невыразимого смрада, который окутывал монархию последних лет… Распутиниа–да лишь увенчивала собой разложение и вырождение голып–тин–готторпской династии… Прочтите книгу Иллиодора — ведь это сплошной ужас, какая–то мерзость запустения, в которой пребывали придворная челядь и чиновничья сферы до момента свержения старого режима» (164, 6). Здесь проявилась рабская и корыстная психология одних, убожество и кретинизм других и все они отвернулись от недавно обожаемого монарха, которому демонстрировали при дворе свою верность.

В данном случае просматриваются интересные параллели между концом старого королевского режима во Франции и гибелью российского самодержавия в нравственно–психологическом планах поведения монархов и их придворных. Знаменитый писатель С. Цвейг в своем известном романе «Мария Антуанетта» дает психологические портреты и нравы придворных, которые во многом подобны ситуации при дворе последнего российского самодержца. Людовик XVI и Мария Антуанетта по своим индивидуальным качествам не отвечали требованиям эпохи и общества, они проявляли пассивность, когда нужно было проявить волю, силу духа, инициативу, найти союзников; поэтому они были обречены. Так, хотя Людовик XVI не был ни тираном, ни злым или подлым человеком, против него выступили практически все слои общества. Его ближайшие родственники, стремясь захватить власть, занимались коварным интриганством, придворная аристократия не уважала своего короля и королеву, даже крестьянство с присущим ему монархическим чувством, измученное нескончаемыми налогами, утратило почтение к власти монарха.

В такой же ситуации оказался Николай II перед Февральской революцией 1917 года, когда против него готовились заговоры представителями рода Романовых, готовых в случае отречения царя занять его место и поддерживаемых известными политическими деятелями буржуазных партий. Народы Российской империи так же видели в особе царя политика, который не хочет мира, а царицу–немку считали изменницей, как когда–то изменницей интересов Франции считали «австриячку» Марию Антуанетту. Параллели можно проводить и дальше: болезненными были наследники как французского, так и российского трона — малый Людовик и малый Алексей. Даже такие детали — дневники Людовика XVI и Николая II поражают удивительной бесцветностью, полным отсутствием ощущения фатальности времени. Эти параллели помогают нам глубже понимать не только историю Франции XVIII века, но и историю России XX столетия.

Известно, что казнь Людовика XVI и Марии Антуанетты не поугасила политических страстей. В книге английского историка Т. Картейля «Французская революция» прекрасно показано, что это ужасное «театральное» зрелище подогревало наиболее низменные эмоции толпы, обесценивало не столько монархию как политический институт, сколько ценность человеческой жизни вообще (113). Кровавый разгул продолжался, набирая силу, и уничтожил наконец и самих якобинцев, которые начали этот террор. Понятно, что казнь королевской пары во Франции и расстрел в России царской семьи — являются не только беззаконным, но и жестоким и неоправданным актом. Но история совершилась именно таким образом, и те руководители в России 1917 года, по чьему приказу были уничтожены Николай II и его семья, сами стали жертвами сталинского террора, превзошедшего якобинский террор. Еще раз убеждаешься, что нравы, в том числе и придворные, являются колыбелью будущих политических событий, ибо они подготавливают почву для них.

Раздел 3. Высший свет

Представляет интерес рассмотрение нравов высшего света — верхнего слоя правящего сословия (или класса) в Российской империи, коим является дворянство. В данном случае методологической основой для понимания нравов этой среды служит разработанная американским экономистом и социологом Т. Вебленом «теория праздного класса». По его мнению, «институт праздного класса» достигает наивысшего расцвета на стадии «варварской культуры», которая присуща феодальной Японии или феодальной Европе (40, 57). Верхние слои общества, согласно традиции, не заняты в системе производства, они поглощены определенными занятиями, считающимися «почетными» — к ним прежде всего относятся военное дело и священнослужение. Праздный класс в целом состоит из представителей знати и священнослужителей вместе с многочисленным их окружением. Т. Веблен считает, что владение собственностью, праздность и расточительность являются атрибутами именно господствующего класса, они и занимают главное место в системе ценностей «праздного класса», становятся почетными, тогда как другие другие члены общества вынуждены работать и ограничивать свое потребление. Владение большей собственностью означает и больший престиж, более высокое положение в социальной иерархии. Вот почему представители класса собственников стремились демонстрировать свое богатство; праздный образ жизни и «демонстративное поведение» есть важнейшие свойства «праздного класса». По мнению Т. Веблена, стремление к праздности порождает и кодекс приличий, и правила поведения, причем весь образ жизни высших слоев подчинен постоянной и даже обременительной демонстрации праздности: «В условиях подчинения требованию демонстративного потребления атрибуты человеческой жизни — такие, как жилище, обстановка, экзотические безделушки, гардероб, питание, — стали столь сложными и обременительными, что потребители не могут должным образом справиться с ними без посторонней помощи» (40, 106).