История Ности-младшего и Марии Tоот - [163]

— Если не знаешь, Клара, милочка, поди спроси. Скажи чтобы барышня поторапливалась, мы ее очень ждем.

«Милочка Клари» ушла, но больше не появилась. Э-э, все же это странно! Фери начал злиться.

— Стой, Юльча, душенька, поставь скорее тарелки, поищи барышню Мари и доложи мне, что с ней, почему она еще не одета. Ну, одна нога здесь, другая там! «Душенька Юльча» тоже вышла и исчезла.

А часы пробили четверть пятого и снова продолжали тикать спокойно, как прежде. Зато Фери был как на иголках; хорохорясь, Он сказал Коперецкому:

— Пойду сам посмотрю.

С большим трудом он пробил себе дорогу среди колыхавшейся взад-вперед толпы родичей в столовую, из столовой — налево в маленькую комнату, парадная сабля его, громко звякая, цеплялась за ноги и юбки. Из маленькой комнаты узкий проход вел во внутренние женские покои, отсюда открывалось окошечко на хозяйственный двор за домом.

Он прошел похожий на маленький проулок коридор, нажал ручку двери, что вела в комнату госпожи Тоот, но дверь была заперта (а в девичью спаленку Мари можно было попасть только через покои госпожи Тоот). Он постучал, никаких признаков жизни. Непостижимо!

Фери беспокойно осматривался и вдруг через маленькое оконце заметил на хозяйственном дворе, видном только отсюда, госпожу Тоот, с трудом взбиравшуюся в крытый рыдван, затем послышалось щелканье кнута, и рыдван тотчас тронулся с места.

Фери бросилось в глаза и то, что под навесом, попивая палинку, толкутся тридцать или сорок батраков с палками, железными вилами, будто какой-то лагерь, приготовившийся к драке. Здесь происходит нечто странное! Его охватили тяжелые предчувствия.

Скорее назад! Не обращая внимания на мужчин, женщин, на мозоли и шлейфы, он в полном смысле слова пробился сквозь три комнаты, заполненные свадебными гостями, и кинулся к расположенному слева жилому покою, в конце которого находился кабинет господина Тоота с токарным станком, — быть может, Мари одевают в комнатушке рядом с библиотекой.

Но когда он добрался до третьей комнаты, из дверей библиотеки вышел сам Михай Тоот, неся под мышкой четыре коробки с сигарами. Не ожидая, пока он приблизится, испуганно и нетерпеливо Фери крикнул:

— Куда поехала мама?

Михай Тоот взглянул на него, и хитрая, загадочная улыбка, смысл которой давно уже пытался разгадать Игали, появилась в уголках его рта.

— Вы изволите подразумевать мою жену? — спросил господин Тоот тихо и спокойно, словно патриарх, и от этого спокойствия нервное напряжение Фери тоже как будто разрядилось. — Моя жена уехала.

— То есть как? — возмутился Фери с высокомерием критика, заметившего грубую ошибку в тексте.

У господина Тоота даже ресницы не дрогнули, таким пустым, обыденным счел он этот разговор.

— Очень просто. Самой приятной частью торжества — приездом дорогих гостей — она уже насладилась, она всегда мечтала об этом, а теперь, когда последует часть неприятная, уехала.

Ответ был странным. И особенно странным был тот оттенок горечи, что прозвучал вдруг в голосе Тоота, Наступила глубокая тишина. Весело гомонившая, болтавшая толпа, протиснувшаяся в третью комнату, сразу умолкла. А Михай Тоот, передав коробки с сигарами подоспевшему к нему Игали, шагнул от двери вперед. Куда девалась его обычная непритязательная скромность, — это был тигр, готовый к прыжку.

— Не понимаю, — глухо произнес Фери Ности, и было заметно, как трудно ему удержаться от более резких слов. — У нас так не принято. А где Мари?

— Мари тоже уехала! Три слова просвистели в воздухе, словно пущенный из пращи камень. И камень этот попал в цель, Фери пошатнулся.

— Это неправда, — пролепетал он и покраснел, стал совсем пунцовым.

Наступило неописуемое замешательство. Вездесущий Клементи в мгновенье ока разнес новость по соседним комнатам, объяснив в двух словах, о чем идет речь.

— Черт побери, — задыхался он, прищелкивая пальцами, — пожалуй, завтра выйдет экстренный выпуск газеты.

Все устремились в третью комнату, но голос Михая Тоота был слышен всюду; теперь он гремел, словно гром.

— Да, уехала еще ночью с моей свояченицей, госпожой Велкович, и никогда более сюда не вернется.

— В чем дело, в чем дело? — кричал Коперецкий, стараясь протиснуться в комнату, но это было невозможно. Госпожа Раганьош пронзительно требовала, чтобы поскорее принесли флакон с одеколоном (флакон, разумеется, был, но где-то в Бонтоваре). Госпожа Хомлоди прошипела, как змея: «Мы опозорены!» — потом ткнула веером в бок стоявшего поодаль мужа.

— Ну-ка, посмотрим, кто из вас штаны носит! А голос Михая Тоота бушевал и гремел, сотрясая стены:

— Вы, господин Ности, поступили бесчестно с моей дочерью, и мне пришлось добиваться для нее удовлетворения, которое проявилось в приезде к нам ваших высокоуважаемых родственников. Я весьма сожалею, что пришлось их утруждать, и прошу за это прощения, но, по крайней мере, я спас свое бедное дитя от стыда, от разговоров, будто после случившегося ваша семья не желает принять ее в свой круг. Думаю, господа, среди вас найдутся джентльмены, способные это оценить.

Вся кровь бросилась в лицо Фери, ноздри его дрожали, грудь вздымалась, и, даже не расслышав последних слов (тогда его уже охватил дикий гнев), он бросился к Тооту.