История Невского края - [66]

Ритуальное уничтожение Ниеншанца, о котором говорилось в предыдущей главе, должно было создать в сознании современников и потомков установку на то, что Санкт-Петербург построен на пустом месте, вознесся «из тьмы лесов, из топи блат». Эта установка была элементом грандиозного мифологического построения об имперском универсуме и о его создателе, богоподобном царе-демиурге. Доимперское прошлое Невского края становилось, таким образом, как бы несуществовавшим, имперская культурная модель не просто вытесняла бюргерскую, она стирала всякую память о ней.

Имперские черты в культуре Санкт-Петербурга

«Он был рожден имперской стать столицей. // В нем этим смыслом все озарено», — писал о нашем городе поэт Н. М. Коржавин. То, что в последние годы публицисты и ученые называют «петербургским менталитетом», с петровских времен и до настоящего времени являлось и является, по сути дела, вариантом имперского сознания, обладающим всеми его базовыми характеристиками.

Хорошо известно, что с самого своего появления Петербург был многонациональным городом. Уже в первых описаниях строящегося города упоминается о нескольких национальных общинах, компактно разместившихся на невских берегах. Немецкая слобода располагалась на левом берегу Невы, вдоль нынешних Дворцовой набережной и Миллионной улицы (царь, кстати, выбрал место для своего Зимнего дворца именно в Немецкой слободе, да и Летний дворец тоже был выстроен поблизости). Возле Красного канала, проходившего по западному краю нынешнего Марсова поля, находилась Греческая слобода, населенная галерными мастерами и моряками. Квартал между Мойкой (Мьей) и Миллионной (Немецкой) улицами называли в начале XVIII века «Финскими шхерами» — здесь проживали финны и шведские военнопленные. На Васильевском острове в начале 2-й линии была Французская слобода, образовавшаяся после приезда в 1716 году в Петербург выдающегося французского архитектора Ж. Б. А. Леблона, вместе с которым прибыла целая команда мастеров и подмастерий — художники, декораторы, резчики, обойщики, литейщики, каретники, садовники и т. д. Там же, на Васильевском, уже в петровское время появилась еще одна Немецкая слобода; в течение очень долгого времени этот остров считался местом обитания петербургских немцев. Об этом, в частности, напоминает одно из старейших кладбищ города — Смоленское лютеранское кладбище.

К северу от Кронверка расположилась Татарская слобода, где жили «сплошь татары, калмыки, казаки, турки и другие подобные народы в соответствии со своими обычаями». Автора «Точного известия о <…> крепости и городе Санкт-Петербург…» дополняет шотландец П. Г. Брюс, сообщающий в своих «Мемуарах», что здесь останавливались «азиатские купцы, а именно армяне, персы, турки, татары, китайцы и индусы». Память об этой слободе сохранилась в названии Татарского переулка.

Русская слобода размещалась между началом современного проспекта Добролюбова и Мытнинской набережной. Так же называли и ряд домов возле Литейного двора между Невой и нынешней Шпалерной улицей — тут стояли дворцы вдовствующих цариц — Прасковьи Федоровны и Марфы Матвеевны, царевича Алексея Петровича и сестры Петра Наталии Алексеевны.

Нужно подчеркнуть, что, хотя представители разных наций и селились в петровское время компактными общинами, каждая из этих слобод, подобно Немецкой слободе в Москве, не была изолирована от остального города. Можно говорить лишь о некоторой внутренней замкнутости Русской слободы возле Литейного двора, где, как писал историк Петербурга П. Н. Столпянский, «жили люди старинные, которые обращали свой взор не за море, не „в Неметчину“, а в глубь России, в Москву, и с нетерпением ожидали лишь того момента, когда, наконец, ими будут править по-старому». Однако здесь же стоял дом шотландца по происхождению Я. В. Брюса, человека совсем иного склада, одного из ближайших сподвижников Петра. В других слободах тем более можно было встретить людей любой нации: среди русских на нынешней Петроградской стороне жили финны, как указывает Л. Ю. Эренмальм, швед, оказавшийся в русском плену. В Немецкой слободе у Адмиралтейства кроме царя жили и многие русские: Ф. М. Апраксин, А. В. Кикин, С. Л. Рагузинский (русский дипломат, родом серб). Все это, конечно, делало ранний Петербург столь же космополитичным городом, как и древняя Ладога, как Ниеншанц, как многие портовые и столичные города Европы. И уже во второй четверти XVIII века большая часть национальных слобод в Петербурге исчезла, растворившись в общей разноязыкой массе горожан.

Не только разные народы, но и разные вероисповедания мирно уживались друг с другом в петровском Петербурге. Одновременно со строительством Петропавловского собора в крепости рядом с ним сооружается лютеранская церковь Святой Анны. Через некоторое время кирху ставит во дворе своего дома в Немецкой слободе вице-адмирал К. Крюйс и ее прихожанами становятся многие окрестные жители. Пастор этой церкви В. Толле, как свидетельствует не раз упоминавшееся нами «Точное известие…», «был благочестивым и ученым мужем, знавшим 14 языков и обычно читавшим проповеди на немецком, голландском или финском — для живущих там финнов