История Наташи Кампуш - [24]

Наташа лихорадочно размышляла. В ее детском разуме друг друга вытесняли страх и замешательство. По ее словам, сначала ей не было страшно, но затем она подумала, что он может ее убить. «Я слышала о детях, которых насиловали и потом быстро хоронили где-нибудь в лесу. И я подумала, что могла бы потратить свои последние несколько часов, или минут, или что там у меня оставалось, с пользой и по крайней мере попытаться что-нибудь сделать. Сбежать, отговорить его или что-нибудь еще. Я сказала ему, что у него ничего не получится, что преступление на пользу не бывает. И что полиция скоро его схватит и так далее». Она сказала себе, что если сможет запомнить детали его лица, фургона, дома, если они приедут туда, то это поможет полиции, когда придет время его арестовывать. Позже она скажет: «Тогда я была уверена, что полиция найдет его и все кончится хорошо».

Однако все отнюдь не «кончится хорошо» по крайней мере очень, очень долгое время.

Но перед тем как привезти Наташу в дом в Штрас-хофе, Приклопиль завозил ее куда-то еще. В своем интервью «Кронен цайтунг», вскоре после обретения свободы спустя много лет, она загадочно объявила: «Мы не поехали прямо домой. Не хочу искажать историю, но больше ничего не скажу».

Заявление влечет за собой множество вопросов. Куда она ездила? На встречу с кем-то — возможно, с сообщником? Что-то купить? Посмотреть? Это ведь было похищение, так? То есть все должно было делаться безотлагательно и спешно? Не пытается ли Наташа в этом случае кого-то защитить — причем не память о своем похитителе, — кого она в конечном счете все-таки пожалела? Загадка так и не раскрыта ни ею, ни полицией.

Она восходит к сути отношений Наташи и Приклопиля. В этой саге еще есть кое-какие оберегаемые тайны.

* * *

Наконец, пока Вена пробуждалась в сумерках холодного утра, он привез ее в дом в Штрасхофе, вытащил из машины, не без применения силы затолкал в тюрьму и оставил в абсолютной темноте. Она была похищена около 7.20 утра и оказалась в темнице через какое-то время тем же утром — всегда педантичный Приклопиль следил за тем, чтобы не спровоцировать видеокамеры, фиксирующие нарушения скоростного режима на федеральной трассе 8, что ведет к Штрасхофу и его жуткому рукодельному логовищу.

В техническом отношении тюрьма Наташи была шедевром. Приклопиль документировал каждую стадию ее сооружения фотографиями, которые позже оказались в руках полиции. Доступ в камеру осуществляется через лестницу под полом гаража, внизу вход спрятан за белым шкафом. Лестничный пролет ведет к его металлической двери, за которой находится другая — стопятидесятикилограммовая железобетонная. Ее можно открыть и закрыть только снаружи, с помощью потайных резьбовых штырей. Эта дверь ведет в переднюю, откуда через третью дверь, украшенную розовыми сердечками — послабление Приклопиля женственности и юности, — и осуществляется вход в саму камеру Наташи. Комната совершенно звуконепроницаема. С одной ее стороны находилась поднятая вверх кровать, с другой — подвесной шкаф, письменный стол, комод, рукомойник и унитаз. Электричество для освещения, радио, телевизора и вентилятора включалось и выключалось снаружи, для последнего с помощью реле времени. Свежий воздух подавался Наташе через сложную электронную вентиляционную систему. Она описывала свои первые впечатления:

Сначала я по-настоящему и не разглядела комнату, потому что стояла кромешная тьма. Свет не горел. Он включил его лишь через какое-то время, не знаю, может, через полчаса. Я совершенно обезумела, и очень сердилась, что не перешла улицу или не пошла в школу с мамой. Это было действительно ужасно. И еще беспомощность. Я плакала, потому что не могла ничего поделать. Это было ужасно — чувство беспомощности, неспособности что-либо предпринять. Это было самое худшее. Поначалу я едва выносила шум вентилятора, он так действовал мне на нервы. Это было ужасно. Впоследствии при малейшем шуме я чуть не падала в обморок. У меня появилась боязнь замкнутого пространства. Там не было ни окон, ни дверей. Я ничего не видела. Я даже не знала, слышно ли меня снаружи. Он сказал, что мои родители обо мне не будут волноваться и искать меня. А позже он сказал, что они в тюрьме.

Приклопиль получил что хотел.

И все же инстинкты, выработавшиеся у Наташи дома, уже делали свое дело. Ее семья оставляла ее одну множество раз — в этом не было ничего необычного и пугающего. Эмоции, выражавшиеся по отношению к ней, менялись словно езда на американских горках, что сбивало ее с толку, так что полагаться она могла только на себя. И снова, как солдат, научившийся переносить изоляцию в лагере для военнопленных, она могла перебрать по пунктам: Я жива — проверь. Я невредима — проверь. Я не описалась, здорова, меня не мучают — проверь, проверь, проверь.

Достойно удивления, что она смогла достичь этого спокойствия, этого почти безмятежного состояния, в возрасте, когда все еще мочилась в постель, все еще предпочитала спать со светом и все еще — несмотря на натянутые отношения — сильно зависела от матери. Эта дочерняя любовь не угаснет вопреки минутам, часам, дням, неделям, месяцам и годам, коим суждено было последовать после первых секунд ошеломления ужасным пленением.