История Наполеона - [37]

Почти все генералы, пользующиеся некоторой известностью и бывшие в ту пору в Париже, вошли в ряды Бонапарта, сам Моро предоставил себя в его распоряжение. Но знаменитому заговорщику недоставало содействия того из своих товарищей по оружию, чьи таланты и характер внушали ему самые большие опасения. Бывший тогда военным министром генерал Бернадот хотел защищать республику и конституцию III года. Однако же Иосиф Бонапарт, родственник Бернадота, успел уговорить его приехать к брату в самое утро восемнадцатого брюмера. Все генералы собрались уже в полной парадной форме, один генерал Бернадот приехал в гражданском платье. Это показалось очень досадным Наполеону, он тотчас взял его за руку и вышел с ним в кабинет, где немедленно и искренне открыл ему свои намерения. Наполеон сказал Бернадоту: "Ваша Директория всем ненавистна, необходимо изменить образ правления. Наденьте мундир: я не могу вас дожидаться; вы найдете меня в Тюильри, в кругу всех наших товарищей. Не надейтесь ни на Моро, ни на Бернонвилля, ни на других близких к вам генералов. Когда вы лучше узнаете людей, то увидите, что они много обещают, да мало делают. Не доверяйте им". Бернадот отвечал, что он не намерен принимать участия в революции, и Бонапарт потребовал от него обещания оставаться по крайней мере нейтральным. Сначала Бернадот согласился только наполовину. "Я останусь спокойным как гражданин, - отвечал он, - но если Директория даст мне приказание действовать, то стану действовать". Получив такой ответ, Бонапарт не увлекся пылкостью своего характера, а напротив, рассыпался в самых лестных обещаниях перед человеком, чье влияние, ум и храбрость могли ему быть очень полезными.

Между тем Совет старейшин прислал Наполеону следующий декрет:

"1) Законодательное собрание перемещается в Сен-Клу.

2) Члены Совета соберутся туда завтра, 19 числа, в полдень.

3) Исполнение настоящего декрета возлагается на генерала Бонапарта. Он должен принять надлежащие меры для безопасности народного представительства. Вся национальная гвардия и войска, находящиеся в Париже и его окрестностях, и войска всего семнадцатого военного округа поступают немедленно в его непосредственное распоряжение...

4) Генерал Бонапарт должен явиться в Совет старейшин для принесения присяги..."

Наполеон ожидал получения этого декрета, написанного по его согласию с членами Совета, державшими его сторону. Он прочитал его собранным войскам и прибавил, что надеется на их полную доверенность.

Декрет Совета старейшин был обнародован при барабанном бое по всем кварталам Парижа. Потом Бонапарт издал прокламацию, в которой говорил: "Я беру на себя попечение о безопасности народного представительства..."

Таким образом, Бонапарт был, по-видимому, законно облечен в полновластие над столицей, а Директория ничего не предпринимала, и, сказать к ее оправданию, не могла ничего предпринять. Гойе простосердечно сидел у себя дома, в Люксембурге, дожидаясь к обеду главу заговорщиков, который в этот день напросился к нему обедать специально для того, чтобы посредством этого удержать президента республики в его столовой. Мулен выражал свое негодование в бесполезных представлениях. Баррас получил известие, что политический переворот, от которого он ждал личных выгод, будет приведен в исполнение без его участия. Сиейес и Роже Дюко решили сдать должности и сами были в числе заговорщиков. Следовательно, Бонапарт мог встретить препятствия разве в одном Совете.

Он явился на его заседание 19 числа, в час пополудни, предварительно заняв все важные пункты своими войсками под командой преданных ему генералов, с собой он взял Бертье, Мюрата, Ланна и некоторых других. О Гойе и Мулене сказали народу, будто они отказались от директорства, чего вовсе не было. Сиейес и Роже Дюко отказались действительно, и первый имел осторожность попросить, чтобы его держали под домашним арестом. Баррас, убежденный Талейраном, также отказался и немедленно отправился в Гробуа, оставив к президенту Совета старейшин письмо, в котором сказал, что "с радостью вступает снова в ряды недолжностных граждан".

Несмотря на то, что заговорщики считали себя членами Совета старейшин, Бонапарт встретил в его членах больше сопротивления, чем ожидал, до того, что привыкнув в армии быть окруженным людьми, беспрекословно покорными его воле, он здесь совершенно смешался и едва не утратил всех приобретенных уже выгод. Он то говорил слова без связи, то оправдывал свое поведение прошедшими заслугами. Наконец, когда Лангле нашел случай напомнить ему о конституции, Наполеон ободрился и вскричал: "Конституция! Вы действовали вопреки ей восемнадцатого фруктидора, двадцать второго флореаля, тридцатого прериаля. Конституция! Да на нее опираются все партии, и все действуют вопреки ей!.. И нынче, разве заговор опирается не на конституцию?.. Если уж пришлось говорить искренне, так я скажу вам, что директоры Баррас и Мулен предлагали мне стать во главе партии, желающей ниспровергнуть все либеральные идеи".

Эти слова взволновали все страсти. Совет потребовал, чтобы Бонапарт вполне объяснился перед лицом нации. Тут замешательство его возросло до высочайшей степени, и он не нашелся сделать ничего более, как, удаляясь, вскричать: "Кто меня любит, тот ступай за мной!"