История Наполеона - [15]

Таким образом, в пять дней кончена и другая кампания. В эти пять дней Вурмзер потерял семьдесят полевых орудий, все амуничные ящики своей пехоты, от двенадцати до пятнадцати тысяч человек пленными, шесть тысяч убитыми и ранеными и почти всех солдат, прибывших с Рейна. Кроме того, большая часть его войска рассеяна, и мы в преследовании берем множество пленных. Все наши офицеры, нижние чины и генералы показали при этом затруднительном обстоятельстве великое мужество".

События столь удивительные возбудили в высочайшей степени энтузиазм тех итальянцев, которые принимали участие в французской революции, а люди, придерживавшиеся противной партии, упали духом, потому что имели неосторожность обнаружить свое удовольствие при прибытии Вурмзера и предварительно торжествовать вместе с имперцами будущее поражение французов и изгнание их из пределов полуострова. В числе этих неосторожных людей был кардинал Маттеи, архиепископ Феррарский. Он не только радовался прибытию австрийцев и временным неудачам французов, но еще вооружал против них свою паству. После сражения при Кастильоне Наполеон приказал его задержать и привести в Бресчиу. Итальянский архиепископ, обращенный на истинный путь неудачей своих предприятий и разбитием австрийцев, не побоялся унизиться перед победителем и просто сказал ему: согрешил!

Эта выходка и это наружное смирение удались ему. Наполеон удовольствовался тем, что приказал заточить его на три месяца в монастырь. Кардинал Маттеи был урожденный князь Римской империи и впоследствии полномочный посланник Папы на съезде в Толентино.

Однако же дух высшего духовенства далеко не выражал духа и расположения итальянской нации в отношении к Франции. В Пьемонте, Ломбардии и в легатствах революционная пропаганда находила многих последователей. Миланезцы в особенности отличались преданностью к французам, и главнокомандующий громко засвидетельствовал им за это свою благодарность. "Когда армия отступала, - писал он им, то некоторые приверженцы Австрии полагали, что она пропала безвозвратно; в ту пору вы сами не могли догадаться, что это отступление было только одна военная хитрость, и тем не менее показали ваше участие к французам; вы при этом случае обнаружили такое усердие и такой характер, которые приобрели вам уважение армии и приобретут покровительство французской республики.

Вы с каждым днем все делаетесь мужественнее, и придет время, когда со славой выйдете на поприще света. Примите же свидетельство моего совершенного удовольствия и изъявление искреннего желания народа французского видеть вас счастливыми".

Между тем политические действия не мешали Наполеону в его действиях военных. Едва освободясь от армии, посланной Австрией, чтобы выгнать французов из Италии, он снова приступил к осаде Мантуи, в которую Вурмзер успел кинуться с некоторым числом войска и съестных припасов не раньше, как в самый день взятия французами Леньяго (13 сентября) и после десятикратного поражения, именно: 6 августа под Пескиерой; 11 - у Короны; 24 под Борго-Форте и под Говернано; 3 сентября под Серравале; 4 близ Ровередо; 5 - под Трантом, который взят; 7 - под Коволо; 8 у Бассано, и 12 - под Черкой. На другой день по входе Вурмзера в Мантую остатки его армии были еще раз разбиты под Дуэ-Кастелли, а назавтра, 15 числа, Сен-Жоржская битва довершила окончательное поражение имперцев.

Однако же Вурмзер не был оставлен венским двором при столь затруднительных обстоятельствах. Император австрийский считал его опытнейшим и самым искусным из своих генералов, и знал притом, что Мантуя есть ключ его владений. В Вене сделаны новые усилия, чтобы поправить неудачи первой экспедиции и освободить и Вурмзера, и Мантую. Корпус свежих австрийских войск, около шестидесяти тысяч человек, под начальством фельдмаршала Альвинци отправлен в Италию.

При первом известии о движениях этой армии Наполеон был вынужден горько жаловаться на то, что, вопреки его настояниям, на Рейне не произведено необходимой диверсии, для осуществления которой рейнские войска республики имели достаточную силу. Он беспрестанно требовал себе подкрепления и не получал его. Несмотря на уверенность в себе и в своем войске, он счел нужным предуведомить Директорию, что опасается неблагоприятного оборота дел при окончании кампании, и таким образом постарался дать заметить французскому правительству всю вину перед победоносной итальянской армией.

"Я обязан вам отчетом о происшествиях с 21 нынешнего месяца. Если он будет не очень удовлетворителен, вы не поставите этого в вину армии: превосходство неприятеля в численной силе и наш урон в людях, самых храбрых, заставляют меня всего опасаться. Мы, может быть, близки к тому, чтобы потерять Италию. Ни одно из ожидаемых мною подкреплений не прибыло; восемьдесят третья полубригада не двигается с места; все пособия, назначенные от департаментов, задержаны в Лионе, и, большею частью, в Марселе. Воображают, что не беда задержать их дней восемь или десять; не думают о том, что тем временем здесь решается судьба Италии и всей Европы. Австрия не дремлет. Одна только деятельность нашего правительства при начале войны может дать понятие о теперешней деятельности венского кабинета. Нет дня, чтобы к неприятелю не прибывало по пяти тысяч человек свежего войска; между тем вот уже два месяца как мы очевидно нуждаемся в подкреплении, а к нам прислали только один батальон сорокового полка, батальон плохой и плохо приученный к огню, тогда как наши старые итальянские милиции бесполезно остаются в составе восьмой дивизии. Я делаю свое дело, армия исполняет свое: душа моя страждет, но совесть спокойна. Подкреплений! Пришлите мне подкреплений! Но уж перестаньте же шутить делом важным: нам нужны не обещания, а войска под ружьем. Вы пишете: "Отправляем шесть тысяч человек", а военный министр пришлет три тысячи, да пообещает шесть. Из этих трех тысяч к Милану прибудет всего полторы, и армия усилится не обещанными шестью, а только полутора тысячами действительно прибывших солдат...