История Мурочки - [33]

Пришла Доротея Васильевна и принесла большую куклу: «Дедушка-Мороз», в белой шубе и шапке с длинной бородою из пакли. Его прикрепили к верхушке елки.

От начальницы прислали пряников и других сластей; нужно было разделить их по числу гостей и наложить в бумажные мешочки.

Степанида и дочка её Маша помогали украшать елку. Степанида говорила, что такой бога той елки и в прошлом году не было.

— Что значит — ученье! — говорила она. — Ишь ты, мельница! Придумали же барышни!

— А я настоящей мельницы никогда не видала, — проговорила Мурочка, прикреплявшая конец золотой цепи.

— Мельница — что, — сказала Степанида. — Известно, мужикам надо же зерно молоть. Чего и смотреть. Разве с городом сравнишь? Тут и туртуары, и ликтрийские фонари, а там, известно, деревенское все, ну, и мельница.

— А мне хотелось бы жить в деревне, — сказала Мурочка. — Как хорошо, я воображаю.

— Что вы, барышня! — возмутилась Степанида. — В городе, какой ни есть человек, за деньги все ума купит, а там, в деревне-то, одна шантропа. Люди темные, пням Богу молятся, одно слово.

Все засмеялись, а Маша покраснела и стыдливо промолвила:

— А я бы сичас в деревню!

— Ну, и дура, — сказала мать и пошла за булавками к Доротее Васильевне.

— Сидишь-сидишь и небу-то не видишь, какая она? неба-то?.. — заговорила Маша. — Шьешь и шьешь, а перед глазами стена серая. А там я побегала бы шибко и в речке покупалась бы.

Елка, наконец, была готова. Все отошли, любовались ею, обходили со всех сторон. Оставалось только ждать вечера.

Мурочка и Лиза все еще дулись друг на друга. Им надоело уже сердиться, но ни та ни другая не желали сказать первое слово. Люсенька посматривала на них и что-то придумывала.

Вечером, перед тем, как зажигать елку, Люсенька заманила Лизу в тесную каморку рядом с прихожей. Эта каморка была заставлена ящиками, корзинками, хозяйственною мелочью. Потом Люся позвала Мурочку, поскорее втолкнула ее туда же и защелкнула дверь на крючок.

— Миритесь поскорее! Раньше не выпущу. Лиза и Мурочка, спотыкаясь в темноте о ящики, наткнулись друг на дружку, сконфузились, засмеялись и помирились.

Глупая ссора кончилась. Можно было теперь веселиться от души.

Вскоре собрались маленькие гости: поднялся шум, смех, веселье, и елка торжественно за сияла огнями и золотыми украшениями среди ли кующей и прыгающей детворы.

IX Бури

В первый же день после каникул начались враждебные действия.

— Грачи прилетели, — сказала Валентина, завидев входящую Грачеву.

— Берегитесь, как бы они не заклевали осла, — отвечала та.

— Не беспокойтесь, он умеет лягаться! — воскликнула Валентина.

С этого дня первая скамейка называлась сокращенно «грачи».

«Грачи» по-прежнему отличались усердием и держали себя примерно. «Квартет» позволял себе смешные выходки для увеселения класса и поленивался. Мурочка, видя, что ей нечего бояться, тоже стала относиться к делам спустя рукава, а Лиза и раньше не пламенела особенным усердием и брала больше смекалкой и храбростью. Люсенька вечно рисовала на полях книг и тетрадок; когда ее вызывали, она отвечала все как следует, но видно было, что мысли её заняты другим. Иван Иванович, старичок — учитель рисования, принес ей книгу с множеством рисунков: «История искусств», и Люсенька, читала, ее не отрываясь, мечтала о чем-то, была рассеяна и задумчива. Изо всего кружка она одна не принимала участия в стычках с «грачами». Однако вскоре и ей пришлось вступить в бой.

Квартет был озабочен. Хотели устроить сюрприз Доротее Васильевне: приближался день её рождения. Много было разговоров в большую перемену в гимназическом зале, а вечером в общежитии, и, наконец, «Комар» придумал такой сюрприз. В виду того, что на елке особенно удались цветы, «Комар» предложил сделать множество роз, маков, ромашек и из них сплести гирлянды; гирляндами этими украсить комнату Теи.

Итак, все согласились и принялись за дело. Из других классов приносили большие ко робки с пышными бледными, и яркими розами; смотрели, сравнивали, придумывали новые цветы.

Весь класс интересовался ими, одни только «грачи» глядели с пренебреженьем.

— Нашли, кого обожать! — презрительно засмеялась Костырина. — Я понимаю, Андрея Андреича или Евгенью Саввишну, а то немку ка кую-то!

— Не какую-то, а умную и добрую, — воскликнула Мурочка.

— Чем же она так добра и умна? Просто фрейлейн, и больше ничего, — сказала Софронович. — Все равно, как бонна.

Люсенька подняла голову и промолвила краснея:

— Даже не верится, что это говорит гимназистка.

— Почему же не верится?

— Так могут думать только необразованные какие-нибудь. Доротея Васильевна трудится, учит нас, уже не говоря о том, что она о нас заботится и ласкает, как родная.

— Из-за денег и учит и ласкает.

— Оставь их! — вскричала Грачева. — Они там все в общежитии заискивают, ужасные подлизы… Зато им и делают поблажки.

— Заискивают? — вскричала Валентина, сдвинув грозно брови. — Кто это видел?

— Какие поблажки нам делают? Говорите! — сказала Люсенька.

— Да уже мы знаем, — отвечала Софронович.

— Что вы знаете?

— Пусть Тропинина скажет, бегала она к ней ночью, спасаясь от привидений, или нет?..

Все обернулись, а Мурочка вспыхнула до ушей и пробормотала смущенно: