История московской войны - [23]

А пока немцы были заняты нами тремя, Господь Бог подсказал нашим решение: несколько десятков их поскакали на врагов, и оттеснив мощным ударом, погнали их в шею и выбили из крепостного детинца. Сброшенный с коня, я остался на площади, а мой раненый конь выбежал за ними следом. На площади полегло тогда человек восемьдесят из неприятельского войска, а двадцать мы взяли в плен.

Пока мы сражались на площади, Господь Бог нас хранил: враги, находясь на зубцах предместья, не захватили каменные стены. Устроив засаду с рушницами на лестницах, два моих товарища удержали эти зубцы — Войцех Добжинецкий и Вавжинец Коссаковский, а третьим был с ними пахолик [136] Войшика, моего родственника (сам Войшик был убит). Вытеснив неприятеля из детинца, мы не отважились напасть на него в предместьи, а, загородив ворота, бросились на защиту зубцов. Немцы (я уж тут и французов называю немцами), захватив ближайшую к нашей стене высокую деревянную башню, стали стрельбой наносить нам большой урон. Пришлось нам снова отступить, и снова нашим товарищам, среди которых были и те, которые удержали для нас зубцы, внушил Господь Бог такое желание: набравшись смелости, они бросились к башне, в которой засели немцы, на вылазку. А на немцев наслал Господь Бог такой страх, что полсотни их сбежали перед десятком наших людей. А наши же не только захватили башню, но и обстреляли с нее неприятеля.

Я видел, что долго удерживать башню мы не сможем, поэтому сказал Руцкому, чтобы он отдал приказ поджечь предместья, ибо укрепившийся там неприятель будет нам плохим соседом, — надо выкурить его огнем. Руцкий долго не мог на это решиться, и я, не дожидаясь его приказа, велел зажечь отнятую у немцев башню, превратив ее в яркую огненную свечу.

Когда башня загорелась, мы перебросили огонь с зубцов на другие строения, находившиеся поблизости. Неприятель, видя, что мы поджигаем, вытащил то, что находилось внутри, запалил оставшееся и вышел наружу. Всего враги потеряли до трех сотен, наших же погибло человек двадцать. Из моей хоругви были убиты: Анджей Войшик, Кшиштоф Руцкий, Ежи Залусковский, Пашницкий, Якоб Щавинский, Анджей Косовский и Гочановский. В остальных хоругвях и товарищей, и пахоликов пало также немного, больше было раненых. В числе других подстрелили и Эразма Дембинского.

Во время пожара в предместье занялись и наши зубцы. Мы не знали, на что решиться: или защищаться от огня, или устроить вылазку против неприятеля, что тоже было небезопасно. В этом невыгодном положении находились мы целых восемь часов.

Из городка, о котором я упоминал выше, спасаясь, прибежали к нам и донские казаки. Но мы не пустили их в крепость, и они вели перестрелку с москвитянами и немцами под прикрытием нашего огня.

Во время боя мы стали допытываться у языков: кто те люди? Они сказали, что это войско недавно пришло из Швеции, а под крепостью их не более тысячи. Когда мы спросили, сколько их в действительности, один язвительный француз, который был опасно ранен (вскоре он умер), сказал: «Tantum, sed omnes egregii milites, et non timent mortem» [Столько, но все отличные воины и не боятся смерти. — Ред. ]. Так, напугавший нас неприятель, понеся урон, отошел и встал в двух милях от нас. На следующий день иноземцы прислали к нам трубача с письмом Делавиля, которое содержало в себе следующее: «Мы хотим вести переговоры об обмене пленными». А наших пленных было у них только двое: Ян Миховский — мой товарищ, и пахолик Руцкого (когда мы выбили немцев из детинца, эти двое во время погони оказались в самом предместье и были пойманы). Миховский был опасно поколот пиками, Делавиль разрешил его лечить и держал в почете.

Обмен пленными и переговоры

Когда иноземцы, как я упоминал, написали к нам об обмене пленными, написали и мы к ним, что на обмен согласны. Одновременно мы уговаривали их не выступать против нас на стороне москвитян, а перейти на службу к Е. В. Королю, который начал эту войну за правое дело и с большим войском. Мы заверяли их, что в войске Е[го] В[еличества] Короля находится немало иноземцев, получающих хорошую плату. Москвитяне же имеют обыкновение, набирая к себе на службу иноземцев, по окончании войны задерживать их в своей земле. Мы привели им в пример случаи задержания людей из их народа, а также и наших, три тысячи которых москвитяне набрали, а потом, после завершения войны с королем Стефаном, не выпустили.

С этим письмом вознамерился ехать находившийся при нас монах-францисканец, немец родом. Мы его отпустили, надеясь, что он их, особенно французов, уговорит с помощью доводов веры. Наше послание оказало такое действие, что они прислали к нам трех своих товарищей, а с ними и двух наших пленников, без всякой замены, написав такое письмо:

«Мы получили ваше послание, в котором вы приводите примеры московского вероломства, изведанного вашими людьми. Мы просим избавить нас от таких посланий, ибо так добрая слава не добывается. Переговоры о пленниках мы доверили нашим людям». Мы разрешили им выбрать в обмен на двух наших пленников трех своих, так как хорунжего, которого Делавиль намеревался получить в обмен за Миховского, в живых уже не было.