История московской войны - [12]
Так как было уже поздно, мы в этот день не собирались давать битву, а хотели лишь поставить у переправы обоз. Для его защиты мы перевели небольшой отряд, в котором было лишь несколько сотен Рудского и других [ротмистров]. Но мы увидели, что на этот отряд наступает московское войско, и вынуждены были как можно скорее перебираться следом, чтобы задержать неприятеля, пока все наше войско не перейдет и не построится. Наш гетман князь Рожинский отправил к неприятелю гарцовника[63], а как только подошли хоругви, приказал им наступать и завязать схватку. В головном отряде он поставил несколько сотен самых легковооруженных воинов, а в помощь им дал двенадцать гусарских сотен, — больше у него не было. В тыл гусарам гетман поставил третий отряд из казацких и пятигорских рот[64].
Передовому отряду Рожинский приказал, сменив гарцовника, наступать прямо на конницу, — а ее было во главе московского войска тысяч пятнадцать. Неприятель, не выдержав напора, показал спину, и наши крепко на него насели. Гусарская подмога и третий отряд тоже вступили в сражение, поддерживая наших. Так что москвитяне, завидев их копья, не решались обернуться и бежали все дальше, а наши, хоть и чувствовали усталость, но, зная о подкреплениях, собирались с силой и гнали врага. Начав битву за три часа до темноты, мы преследовали их две мили до Болхова и три мили после, вплоть до засеки[65]. (Засекой у них называется заграждение против татар в виде частокола; тянутся эти засеки на тридцать миль через леса и поля. Обычно перед ними устраивается насыпь, есть также башни, через которые проходят дороги, и ворота. Когда приходит весть о приближении татар, к засекам бегут крестьяне, кто с рушницами [66] или с тем, что имеют, и отражают приступ. ) Много людей полегло у нас во время этой погони, и сколько их было с этих пор! — не считанных, не похороненных. Взяли мы московский обоз со всем, что в нем было, и несколько десятков пушек. Некоторые из разбитых и рассеянных москвитян ушли прямо в столицу и рассказали Шуйскому, что войско наше настолько велико, что передние полки его уже вели сражение, а хвост был еще у Путивля.
В Болхове остались пять тысяч москвитян во главе с Гедроцием[67], литвином, который уже стал москалем. На следующий день мы подошли к ним и в течение всего дня, а затем и во вторник стреляли и грозили штурмом. В среду они сдались и вместе со своим начальником целовали крест нашему Дмитрию, то есть присягнули ему на верность. После Болховской битвы обещал нам царь дать жалованье за следующие две четверти. Надеясь, что наш государь скоро водворится в московской столице, собрали мы круг, определив условия, по которым царь был обязан выполнить все, что обещал: условленное жалованье должно дойти до нас полностью, а когда он утвердится на троне, мы могли бы вернуться в отчизну. Он уверял, что заплатит, и со слезами просил не оставлять его, говоря: «Я не смогу быть в Москве государем без вас, хочу, если Бог меня утвердит в столице, всегда иметь на службе поляков: пусть одну крепость держит поляк, другую — москвитянин. Я хочу, чтобы все золото и серебро, сколько бы ни было его у меня, — чтобы все оно было вашим. Мне же довольно одной славы, которую вы мне принесете. А если уж изменить ничего нельзя, и вы все равно решите уйти, тогда и меня возьмите, чтобы я мог вместо вас набрать в Польше других людей». Этими уговорами он так убедил войско, что все к нему пошли с охотой.
Войско идет к столице
Долго не задерживаясь под Болховом, мы спешно двинулись к московской столице, проходя в день по семь-восемь миль и надеясь, что напуганная таким напором столица сразу нам уступит. Тогда еще не обманули наши ожидания, изменив нам, те пять тысяч человек, которые присоединились к нам в Болхове. Они шли с нами день или три и ставили обоз отдельно от нашего, подойдя к реке Угре[68], переправились раньше нас и ночью сбежали в столицу, убедив напуганных москвитян, что бояться нечего. Они рассказали, что войско у нас маленькое, и бежать-то не от кого, а случилось все это, как они говорят, только «по грехам».
Так и шли мы, нигде не задерживаясь; лишь один день провели под Козельском, а другой — под Калугой, да и то, только чтобы людей порадовать, ибо эти крепости Шуйскому не сдались и остались верны Дмитрию; заодно и коням нашим дали отдохнуть. А москвитяне, по своему обычаю, как и положено верноподданным слугам, выходили к нам навстречу с хлебом-солью. Пришли мы к Борисову[69], каменной крепостце в двух милях от Можайска, Борисов мы застали уже пустым и на следующий день подошли к Можайску — городу в шестнадцати милях от столицы. Москвитяне закрылись в Можайске и не хотели сдаваться, уповая на Св. Николая-чудотворца (там находилось два его образа в богатых окладах)
