История монголов - [35]

. Баллисты, употребляемые монголами, были другого вида. Они разбивали жерновые камни или каменные катки на два и на три куска, и в таком виде употребляли их. Баллисты были строены из бамбука, и на каждом углу стены городской поставлено их было до ста. Стреляли из верхних и нижних попеременно, и ни днем, ни ночью не переставали. В несколько дней груды камней сравнялись со внутренней городской стеной. Отбойные машины на стене городской построены были из огромного строевого леса, взятого из старых дворцов. Как скоро дерева разможжались от ударов, то покрывали их калом лошадиным, смешанным с пшеничной мякиной, и сверх того обвивали сетями, веревками, канатами, тюфяками, Висячие дощатые щиты снаружи обиты были воловьими кожами. Монгольские войска употребили огненные баллисты[115], и где был нанесен удар, там по горячести не можно было вдруг помогать. Старики сказывали, что династии Чжоу государь Ши-цзун, строя городскую стену, глину брал из Ху-лао. Эта глина крепка и плотна, как железо; и от ударов из баллист приметны были одни впадины. Монгольские войска сделали за городским рвом земляной вал, который в окружности содержал 150 ли. На том валу были амбразуры и башни. Ров и в глубину и в ширину имел около 10 футов. На каждом пространстве от 30 до 40 шагов был построен притин, в котором стояло около 100 человек караульных. Вначале Баксань приказал за городскими воротами построить земляные пристенки, кривые и узкие, чтобы два или три человека могли проходить и стеречь, дабы монголы не могли отбить или осадить ворот. Генералы предлагали делать по ночам вылазки; но войска не могли нечаянно выступать, а если когда и выходили, то монголами тотчас были примечаемы. После того выбрали 1000 человек отважнейших солдат, которые должны были из прокопанного под городской стеной отверстия, переплыв через ров, зажечь подставки под баллистами. На стене городской выставлены были сигнальные фонари из красной бумаги, по зажжении которых надлежало плыть через ров. Монголы и это приметили. Еще спускали бумажных гусей (змеев в виде гусей) с прикрепленными к ним объявлениями для убеждения в плен взятых китайцев. Когда эти змеи оказывались над монгольским лагерем, то нитку отрывали. Политики говорили, что министры хотят бумажными гусями и фонарями отразить неприятеля; это трудно. В это время нючженьцы имели огненные баллисты, которые поражали, подобно грому небесному. Для этого брали чугунные горшки, наполняли порохом и зажигали огнем. Сии горшки назывались чжень-тьхянь-лэй (т. е. потрясающий небо гром). Когда баллиста ударит и огонь вспыхнет, то звук уподоблялся грому и слышен был почти за 100 ли. Сии горшки сжигали на пространстве 120 футов в окружности и огненными искрами пробивали железную броню. Монголы еще делали будочки из воловьих кож и в них, подойдя к стене городской, пробивали в ней углубление, могущее вместить одного человека, которому со стены городской никак нельзя было вредить. Некоторые представили способ, чтоб спускать со стены городской на железной цепи горшки чжень-тьхянь-лэй, которые, достигши выкопанного углубления, испускали огонь, совершенно истреблявший человека и с кожею воловьей. Еще, кроме этого, употребляли летающие огненные копья, которые пускали, воспламеняя порох, сжигали за 10 от себя шагов[116]. Монголы только двух этих вещей боялись. Они осаждали город 16 суток, денно и нощно. Около миллиона с обеих сторон убито при этой осаде. После всего и могила матери нючженьского государя была раскопана. Субут видел, что невозможно взять город, почему, приняв ласковый тон, объявил, что открыты мирные переговоры между государствами и военные действия прекращаются. Нючженьское правительство согласилось на его предложение и отправило Ян-цзюй-жинь, советника палаты финансов, за городом угостить войска монгольские и поднести дорогие дары. После Субут дал слово отступить с войсками и расположился между реками Желтой и Ло-шуй. Вице-министр Чигя-кацик, приписывая себе славу в защите города, хотел в сопровождении всех чинов явиться во дворец с поздравлением. Но вицеминистр Нэйцзу-сэлэ сказал: «Клятва, под городскими стенами учиненная, в Чунь-цю почитается стыдом, так можно ли поздравлять с прекращением осады?» Кацик, рассердившись, сказал: «Престол спасен, государь избавлен от опасности – и вы не считаете это радостью?» Он приказал академику Чжао-вынь-бин сочинить поздравительный доклад. Чжао-вынь-бин сказал на это: «По Чунь-цю, когда новый дворец сгорел, три дня плакали. Нет, после таковой осады столицы, в сообразность обрядам, надлежит утешать, а не поздравлять». Тем дело кончилось. Нючженьский государь, вступив на ворота[117] Дуань-мынь, объявил прощение, обнародовал награду чиновникам и разночинцам, которые могут починить или обратно взять важный какой-либо город; войскам сделал угощение и награду; уменьшил свой стол; отменил ненужных чиновников; отпустил девиц из дворца; запретил в докладах именовать себя премудрым; слова «премудрый указ» заменил словом «предписание». В столице прекращены строгие меры, и пешие солдаты начали выходить за ворота Фын-цю-мынь для сбора зелени и дров. После чего открылась в городе зараза, продолжавшаяся 50 дней. В течение этого времени около 90 тысяч гробов вынесено было из городских ворот, не считая бедных, которых не в состоянии были похоронить.