История моей юности - [49]

В этом году зима была великолепная, не холодная, снежная.

Однажды на рождественские праздники Георгий пригласил меня пойти с ним поохотиться на зайцев. Один дробовик у нас был, а другой мы достали у соседей. Раздобыли и поджарую, лягавую собаку Пальму.

Наутро встали мы еще затемно. Пока собрались, забрезжил рассвет. Хутор спал. Лишь на окраине, видимо, почуяв волков, хрипло лаяли собаки.

Вокруг сказочно тихо. Пальма с визгом прыгает около нас, вертится под ногами, мешает идти.

За хуторами, как огромная подсиненная простыня, расстилается бескрайняя заснеженная степь. С трудом мы вытаскиваем ноги из сугробов…

Из-за куста выскочил заяц. Поджав уши, он ошалело помчался по оврагу, оставляя на мягком снегу кудрявую вязь следа… Собака с громким лаем метнулась за ним. И тотчас же и заяц и собака исчезли за бугром.

— Давай разойдемся, — сказал Георгий. — Ты иди там, — махнул он вправо, — а я пойду здесь по следу… Так будет лучше.

Мы разошлись.

Теперь уже хорошо развиднелось. Из-за облаков выглянуло далекое холодное солнце. Снег вспыхнул мириадами радужных причудливых искр. Мертвая, безжизненная до этого степь ожила, заиграла чудесной россыпью разноцветных огней.

Я брел по глубокому снегу в одиночестве, предавшись любимому своему занятию — мечтанию…

Выстрел вывел меня из мира грез. Я посмотрел в ту сторону, где выстрелили. Георгий кричал, что-то показывая.

«Наверно, зайца убил», — подумал я.

Бродили по полям и оврагам мы до вечера. Георгий убил трех зайцев, я — ни одного.

…Как-то Георгий сказал мне, как бы между прочим:

— Завтра начинается рубка леса. Если хочешь — помоги мне.

Разумеется, я согласился помочь ему.

Утром, захватив топоры, мы направились в лес. Подходя к нему, мы услышали дробный перестук топоров лесорубов, словно в лесу шла жаркая перестрелка… То там то сям со свистящим шумом падали срубленные дубы, тополи, ясени, клены. Навстречу нам то и дело выскакивали из леса обалдевшие от страха зайцы. А один раз, как язык пламени, метнулся в кустах рыжий хвост лисы.

— Ах! — вскрикнул Георгий. — Ружье-то не взял!

Перескакивая по верхушкам деревьев, недоумевающе трещали взволнованные нарушенным покоем сороки. Кружась над лесом, негодующе горланили потревоженные галки…

Георгий выбрал толстый дубок на своей делянке.

— Смотри, Александр, учись! — сказал он мне.

Размахнувшись топором, он вонзил острие в подножие дерева.

— Подрубив с этой стороны, — поучал меня Георгий, — начинай потом подрубать с другой.

Еще несколько сильных ударов топором — и дуб зашатался.

— Уходи! — крикнул Георгий мне. — Уходи скорей!.. Прибьет!

Я отбежал. Закачавшись, дуб заскрипел, зашумел ветвями и упал в снег на то место, на котором я только что стоял.

Начал и я рубить дубок. Вначале у меня ничего не клеилось, а потом дело пошло на лад.

Срубив десятка три деревьев, мы стали их возить в хутор.

Возить толстые стволы надо было умеючи. Обчистив ствол от ветвей, мы наваливали его утолщенным концом на сани-розвальни, а тонким — на подсанки и увязывали.

Возились мы с лесом целую неделю. Удивительно приятная это была работа.

…В воздухе чувствовалось первое дыхание весны. Все чаще появлялось горячее, ослепляющее солнце на нежном голубом небе. По дорогам побежали мутные ручьи.

— Весна ведь!.. — сказал Георгий. — У нас корма скотине не хватит… Александр, — обратился он ко мне, — поедем со мной в Долгое за сеном, а?..

Ну как можно отказаться? Конечно, я согласился поехать с ним.

Долгое — это длинная, заросшая лесом балка. В гущине леса обосновалось несколько казачьих куреней. Недалеко от Долгого находился участок земли Георгия. Весной Маша на этом участке накосила травы, но перевезти сено домой не смогла. Там, на месте, она и сметала его в стог.

Вот теперь-то туда нам и надо было поехать.

* * *

Конь легко бежал по морозной дороге. За полчаса мы доехали до стога, быстро наметали воз сена, увязали.

— Александр, — сказал Георгий, — подожди меня, а я сбегаю к Астаховым: узнаю, как живет мой однополчанин Алексей.

— Смотри, недолго, — сказал я.

— Сейчас же вернусь.

Ушел Георгий и пропал. Наверно, однополчанин Алексей оказался дома и теперь потчевал его.

Все это было ничего. Но солнце припекало все жарче, и снег таял быстро. Я беспокоился, а вдруг разольется по дороге вода, как мы тогда доставим домой сено? Даже конь, перестав жевать сено, поглядывал на меня умными глазами и тихо ржал, просился домой. Ему тоже, видимо, надоело стоять здесь без толку.

И только в полдень заявился наконец раскрасневшийся, с затуманенными глазами Георгий. Он блаженно улыбался.

— Ты, Александр, извини меня, — сказал он. — Задержался, парень, я… Нельзя было. Товарищ ведь мой, Алексей-то… Давно не видались… Ну, по рюмочке выпили… Сейчас поедем… Но! — замахнулся он кнутом на лошадь.

Но лошадь не смогла столкнуть с места тяжелый воз. Полозья глубоко увязли в талом снегу. Лишь после того как мы с Георгием подперли их кольями, конь наконец сдвинул воз и, тяжело упираясь ногами, потащил его к дороге.

Я не напрасно беспокоился. Дорога вся сплошь была залита. Мы брели по колено в ледяной воде. В сапогах ее тоже было полно, ноги окоченели.