История моей любви - [19]

Проснулась от звонка будильника, который тоже не могла вспомнить, когда завела, и автоматически прислушалась, не встали ли уже отец с мамой. Но в комнате родителей было тихо, и я разом вспомнила все… И тут уж наплакалась я, поняв наконец, какое страшное горе случилось.

Потом поняла, что все-таки полегче мне будет, если я пойду на работу, умылась, оделась — завтракать уже было некогда — и пошла. И проработала благополучно до самого обеда. Только Степан Терентьевич спросил меня:

— Ты не больна, Анка?

— Нет.

Да и остальные, я замечала, удивленно поглядывали на меня, чего это я сегодня такая молчаливая? А когда собирались в столовую и на заводе было уже тихо, я посмотрела на небо, на воду, на корабли и стрелы кранов и рассказала вдруг все… Леша молча обнял меня за плечи, а Валерий спросил удивленно:

— Чего же ты на работу-то пришла? Позвонила бы просто.

— А куда же ей было идти? — просто сказал Белов.

— В церковь? — вздохнул Патронов.

— Или в квартире одной от тоски заглохнуть? — спросил Алексей.

— И правильно, девочка, что к себе пришла! — сказал Степан Терентьевич. — Среди близких-то полегче.

И тут уж я расплакалась стыдно, совсем по-девчоночьи, даже нашему технику Нине Латышевой пришлось отвезти меня домой.

Похороны были на следующий день утром, и с завода к больнице пришло несколько автобусов, один из них — с оркестром музыкантов. Гробы до могил несли по кладбищу на руках, и я опиралась на чью-то крепкую руку, идя первой; сзади печально играл оркестр…

Около могил гробы поставили на землю и открыли их. Первым говорил Павел Павлович, потом Слонов, Петька Гвоздев, инженер Звягина… Меня по-прежнему кто-то молча и надежно держал под руку.

Потом я поцеловала маму и отца. Мне опять кто-то помог подняться на ноги, так же крепко взял под руку. Гробы закрыли, стали опускать их в могилы, и заиграла музыка торжественно и печально.

— Ну-ну, Анка… — услышала я у себя над головой чей-то басистый и ласковый голос и увидела, что это Леша все время держал меня под руку.

И тут уж я не могла больше терпеть, разрыдалась, ткнулась ему в грудь…

5

Очень тяжело мне было первое время после смерти родителей. Сто раз я с благодарностью вспоминала Степана Терентьевича: «К себе пришла… Среди близких-то полегче…» Больше, чем половину суток, если считать дорогу туда-обратно да комсомольские мои поручения, я была занята серьезной работой, живыми делами, когда ни о чем постороннем подумать просто времени не оставалось. А к этому еще и вся обстановка завода, с которым я уже сроднилась…

Удивительно чуткими умеют быть настоящие мужчины, когда хотят помочь товарищу! Никто из нашей бригады ни разу не заговорил со мной о моих покойных родителях или о моем детстве, ни единым словом не коснулся наболевшего: внешне все они держались совершенно так же, как и раньше, будто ничего решительно у меня не произошло. Только Степан Терентьевич почти каждый день приносил в своем чемоданчике что-нибудь вкусненькое для меня, незаметно совал мне в руки кулек, говорил негромко:

— Тут, Анка, старуха опять тебе прислала…

Удивительно вкусные пирожки умела печь его Пелагея Васильевна! А Патронов как-то принес от своего сына пригласительный билет на вечер в их научно-исследовательский институт. Неожиданно для меня оказалось, что сын нашего Евгения Евгеньевича, тоже Евгений Евгеньевич, только младший, уже доктор наук, он сам встретил меня в вестибюле. Я его сразу узнала и по росту, и по худобе, и по узкому лицу с насмешливо-зоркими глазами. И жена его Мария Петровна, младший научный сотрудник института, тоже понравилась мне: она была такой же тихой и внимательно-доброй, как Маня Викторова, с которой я познакомилась в Доме отдыха и которая, ни о чем специально не расспрашивая меня, одной своей умной добротой помогла мне тогда благополучно пережить случившееся с Борькой. И опять, даже незаметно для себя, я протанцевала почти целый вечер, а через неделю была на дне рождения их сына, второклассника Женьки.

Валерий Шамогонов все так же почти каждое утро вручал мне букетик цветов, приглашал то в кино, то в театр. И однажды я сходила с ним в кино, только вот не запомнилось мне, какой же фильм мы смотрели… И сначала все было хорошо, Валерий купил мне конфет, и мы с ним съели мороженое, но уже к концу сеанса он вдруг взял меня за руку. Я потихоньку убрала руку и в кино с ним больше уже не ходила.

На следующий день он хотел проводить меня, но вместе с нами спустился в метро и Алексей, хоть ему всего три остановки на трамвае от завода до дома. Все трое мы молчали, а уже внизу, на перроне, я сказала Шамогонову:

— Ты прости меня, Валерий, но мне хочется, чтобы Леша меня проводил, ладно?

Он сразу же отпустил мою руку, поглядел на меня, на Лешу, снова на меня и чуть улыбнулся:

— Прошу прощения, ребятки, не буду вам мешать, — и ушел.

А наутро я все ждала, принесет ли он мне свой обычный букетик или нет? И он принес его.

И с тех пор провожать меня домой стал Алексей. Мы с ним почти не разговаривали — молчаливый он вообще, да и мне попусту тогда болтать не хотелось, — просто шли рядом до метро, рядом спускались по эскалатору, вместе ехали в вагоне, вместе поднимались наверх, снова шли рядом до моего дома… Просто как-то по-новому надежно и почти легко чувствовала я себя, когда он был рядом со мной…