История моего самоубийства - [20]

Потом Хаим натянул на ноги кирзовые сапоги, поднялся с кушетки и оказался ниже, чем когда сидел. Заметив мое удивление, смутился и поспешил отвлечь меня страдальческой гримасой, которую объяснил тем, что ему, видимо, не удалось притупить кончики гвоздей. Я отступил на шаг, чтобы смотреть ему в глаза, а не в папаху, и предложил свою помощь, пояснив, что унаследовал от деда способность к прицельным ударам. Хаим оскорбился. А может быть, и нет, — просто сделал вид, желая отвлечь мое внимание еще дальше от своего роста. Объявил, что ни он, ни его друзья в помощи не нуждаются: мы не беспризорники, а знаменитые музыканты; денег скопили пудами, и каждый кроме него, Хаима, имеет сыновей ростом меня не ниже, а у Хаима — хотя и дочь, но зато живет в Москве. Старики опять закивали головами, увенчанными одинаковыми папахами из седого каракуля, загалдели и стали описывать свои квартиры.

Хаим вытащил из брюк связку ключей, подбросил ее вверх, но не поймал. Поднять ее с бетонной плиты, на которую она плюхнулась, он мне не позволил; взамен взглядом потребовал выказать реакцию на заявление об их величии и достатке.

— Стоп, господа! — воскликнул я, но старики, наоборот, зашевелились и шагнули ко мне ближе. — Как же так?! Почему вы при ваших, говорите, квартирах забрались в эту глушь? И поселились вместе на кушетках… В этой вот, извините, кишке?

Старики заморгали, переглянулись и почему-то стали жевать. К чему бы это, спросил я себя. Стало тихо. За порогом постанывал от холода ветер и просился вовнутрь, прокрадываясь в щель под дверью и проникая мне под штанину. Влага захлюпала с потолка чаще, а мухи в промежутке между икающими каплями зажужжали громче. Старики продолжали хранить молчание.

— Прошу прощения, — произнес я наконец. — Не отвечайте: уже понимаю! И скажу прямо: очень вас за это уважаю! За то, что держитесь друг друга! После сорока лет совместных блужданий! Я от людей быстро устаю! Через сорок лет даже Моисей показался бы мне болваном. Кстати, всем он там таковым и казался, помните? И все, кто блуждали вместе с ним, разругались, помните? И вообще!

Старики снова переглянулись и уставились вниз на Хаима, который и был у них за Моисея. Хаим изволил улыбнуться, и когда вслед за ним захихикали остальные, объяснил:

— Мы тоже! Все сорок лет! Я как-то умирал: рыбой отравился, — и приснилось, что перед смертью я подарил им всем по вобле…

— Кому им? — перебил я.

— Нам! — ответил длинный копченый старик, напоминавший именно воблу. — Каждому по рыбе!

— Правильно! — кивнул Хаим. — Но больше не перебивай! Подарил каждому по вобле, и только они собрались ее есть, как меня осенило, что рыбы отравлены. Я сперва дернулся отбирать подарок, но потом раздумал: пусть, думаю, жуют: надоели… А потом вдруг я не умер и — обрадовался. Почему? Если б умер, то так бы и не узнал, что рыбу с мышьяком, которою я отравился, подсунули мне с умыслом!

— Не может быть! — соврал я.

— Родной брат! — гордо объявил Хаим.

— Родной?! — удивился я искренней.

— Близнец! — завершил он.

— Мерзавец! — громко выпалил я, но мгновенно осудил себя за скоропалительность вывода, ибо мерзавцем вполне мог быть не близнец, а сам Хаим; или оба: и Хаим, и близнец. — Близнец?! — переспросил я с таким видом, будто ужас заключался именно в том, что злоумышленник был не просто родным братом, а близнецом. — Подонок он, а не близнец! И еще жопа! Как так можно — отравлять здорового близнеца?! Известного музыканта! Говно он, а не жопа!

Старики рассмеялись, как если бы я сказал смешное и посмотрели на копченого, который расправил бороду и произнес с гордецой, — в точности, как Хаим:

— Близнец — это я!

После долгой паузы я выдавил из себя:

— Правда? Извините, что я вас обозвал, да?

— Ты же не знал! — рассудил старик и протянул мне руку. — Меня зовут Ричард!

— Конечно, не знал! — воскликнул я. — Мне рассказали, что вы музыканты и все такое… А про воблу я ничего не знал. Как это я мог знать, если никто мне не говорил?! Как?!

— Никак! — справедливо рассудили старики и умолкли.

Наступило молчание. Не имея что сказать, я разинул рот, и старики, внимательно в него заглянув, навострили уши.

— Это… — произнес я и улыбнулся. — А можно спросить, Ричард? — сказал я как можно дружелюбнее. — А за что это вы Хаима воблой? Я не осуждаю: каждый себе хозяин, — мышьяк там или еще что-нибудь… Я из любопытства. Можете и не отвечать, потому что вопрос глупый… Да?

— Нет! — улыбался Ричард. — Было это давно, на гастролях. Он вдруг начал кашлять по ночам. Как заведется, — тридцать, даже сорок раз, и воет! А потом еще. И еще… Невозможно!

— А-а-а! — протянул я и качнул головой. — Сорок раз?!

Старики закивали головами, а близнец поправил меня:

— Тридцать-сорок… И он знал, что я этого не выношу. У нас бабушка все время кашляла, а я бесился, и он это знал.

— Ах, он знал?! — возмутился я, не считаясь с Хаимом и горяє желанием угодить оскорбленному близнецу.

— Конечно, знал! — разошелся он. — Отец наш, царствие ему, отдал меня из-за этого в дом к своему брату, царствие и ему! Мудрец был: он это специально, чтобы я ничего с бабушкой не сотворил. Я не выношу кашля… Но тогда мне казалось, что Хаим делал это нарочно! А он, оказывается, уже был больной, но я не знал… Никто не знал.