История любви одного парня - [81]

нажимаю на «домашний» номер. Проходит два гудка, прежде чем линию заполняет голос.

– Алло?

– Здрасте, миссис Грин, – я сажусь прямее и прочищаю горло. Обычно я разговариваю с

мамой Отэм чуть ли не так же, как со своей матерю, но внезапно я начинаю нервничать.

Рассказала ли ей Отэм о том, что произошло? Она знает, что я натворил?

– Привет, Таннер.

– Отэм не рядом случайно? – я вытираю свободную ладонь об джинсы на моем бедре.

Спустя секундное молчание, я понимаю, что даже не знаю, что скажу, если она подойдет к

телефону. Что люблю ее – даже если не так, как нужно ей? Что мы совершили ошибку – я

совершил ошибку – но она все равно нужна мне в моей жизни? Будет ли всего этого достаточно?

– Рядом. Бедняжка проснулась с какими– то желудочными проблемами, и пришлось

остаться дома. Разве она не писала тебе?

Табличка «выход» сияет зеленым над лестницей, и я зажмуриваюсь. Я выбрался из кровати

Отэм и ушел не оглядываясь. Когда я, наконец, привел мысли в порядок, она не отвечала. Я писал

письма на почту, звонил и скидывал смс– ки.

Я тру глаза основанием ладони.

– Я, наверное, не заметил.

– Мне жаль, Тан. Надеюсь, ты не прождал ее сегодня утром на улице.

– Нет. Она не спит? Возможно поговорить с ней? – мой голос – чистое, хрупкое отчаяние.

– Тут тест по математике, и я понадеялся, что в ее шкафчике есть заметки.

– Она спала последний раз, когда я проверяла ее. Я могу разбудить ее, если нужно.

Я колеблюсь.

– Нет. Нет, все в порядке.

– Я просто ухожу на работу, но оставлю ей записку на двери. Она увидит ее, когда

проснется.

Я держу голос ровным достаточно долго, чтобы завершить звонок, и пихаю телефон

обратно в карман.

Звонок звенит, и коридор снова заполняется и пустеет, но я не шевелюсь. Я даже не знаю,

сколько времени.

Я представляю, что похож на статую: сижу на лавочке, обрамленный большим окном за

моей спиной. Я сгибаюсь в талии, локти на колени, смотрю в пол, и пытаюсь заставить себя

полностью замереть. В голове хаос, но пока я тут сижу, не шевелясь, в ней тоже все начинает

успокаиваться.

Легко понять, что я – козел, что повел себя импульсивно – как и всегда – и потенциально

разбил еще одно сердце, чтобы отвлечься от истерзанного состояния своего собственного. Я сижу

и начинаю представлять, что вырезан из чего– то холодного и бесчувственного. Не уверен,

замечают ли меня люди или просто говорят, что мне нужно побыть одному, но я вижу, как

мелькают ноги передо мной, и никто не окликает.

Кроме одного.

– Таннер.

Я поднимаю глаза, пугаясь, и смотрю на Себастиана, остановившегося на полпути на

лестнице. Он делает один пробный шаг, а затем второй, пока ученики пробегают мимо него,

надеясь успеть на третий урок до последнего звонка.

Он тоже хреново выглядит, впервые в жизни. Меня поражает, что среди всего остального,

я едва вспоминал его. Мне рассказать ему об Отэм? Несмотря на то, что он сказал вчера, он здесь

– и мы все еще вместе?

– Что ты здесь делаешь?

Он направляется ко мне, руки затолканы в карманы худи, и останавливается, когда

достигает верхней ступеньки.

– Я приходил к тебе домой.

– Меня там нет, – я бесстрастен. Я не хочу, казаться таким, но так получается. Статуя

растрескивается намного медленнее, чем ожидалось. Может, это я холодный и безэмоциональный.

– Да, я уже понял, когда открыл твой отец, – Себастиан не виделся с моим отцом с того

дня, как тот застукал нас, и он должно быть тоже об этом думает, потому что румянец высоко

поднимается по его щекам.

– Ты разговаривал с моим отцом?

– Всего минуту. Он милый. Сказал, что ты в школе, – он опускает свой взгляд на ноги. –

Не знаю, почему я сам до этого не додумался.

– А разве ты не должен быть на учебе?

– Ну да.

– Прогуливаешь, – я пытаюсь улыбнуться, но улыбка кажется гримасой. – Так значит,

идеальный Себастиан не такой уж и идеальный.

– Думаю, мы оба знаем, что я не идеальный.

Я даже не знаю, как вести этот разговор. О чем мы говорим?

– Зачем ты пришел?

– Я не хотел оставлять все так, как было вчера.

Только от упоминания этого мой желудок ухает.

– Разрыв, ты имеешь ввиду?

Лицо Отэм всплывает в моих мыслях, ощущение того, что мы натворили, и тошнота

подступает к горлу. Я искренне волнуюсь, что меня стошнит, и откидываю голову к потолку,

втягивая воздух.

– Да, – тихо произносит он. – Я уверен, что было ужасно сказать то, что ты сказал и

получить такой ответ от меня.

Я опускаю на него взгляд, чувствуя тяжесть слез под нижними веками. А что я сказал? Я

хочу, чтобы он признавал слова.

– Ага. Довольно ужасное ощущение, когда я говорю тебе, что люблю, а ты расстаешься со

мной.

Снова этот румянец, и я практически вижу восторг, который он ощущает, когда слышит

три этих слова. Это глупо, но и так несправедливо, что он может радоваться чему– то, что кажется

веревкой стягивает мою грудь, и стягивает все сильнее, сколько я повторяю их.

Он сглатывает, и мускул подрагивает на его челюсти.