История любви одного парня - [38]

– В смысле, разве ты не знал, чем большинство из нас занимается?

– Да, но, кажется, я думал…

Я поднимаю взгляд в небо и давлюсь смехом. Я такой кретин.

Был ли тот момент, когда я мог остановить этот поезд чувств, несущийся в мой кровоток?

– Таннер, я уеду всего на два года.

Мой смех настолько сухой, что он даже неприятен.

– Всего, – качаю головой, опуская взгляд на землю к своим ногам. – Ну, в таком случае, я

точно больше не расстроен.

Мы замолкаем, и как будто кусок льда бросают между нами. Я – невероятный придурок. Я

так по– детски себя сейчас веду. Я продолжаю создавать бесконечно неловкие ситуации.

– Ты можешь, по крайней мере, звонить мне, когда уедешь? – спрашиваю я. Мне плевать

уже насколько это безумно звучит.

Себастиан качает головой.

– Электронная почта…сообщения?

– Я могу писать своей семье, – уточняет он. – Я могу выйти в Facebook, но…только ради

связанных с церковью вещей.

Я чувствую, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и ветер бьет мне в лицо

так сильно, что даже больно, но так же кажется, будто небо пытается привести меня хоть немного

в чувства.

Очнись, Таннер. Очнись, твою мать.

– Таннер, я не… – он растирает ладонью свое лицо и качает головой.

Когда он не заканчивает свою мысль, я давлю.

– Ты не что?

– Я не понимаю, почему ты расстроился.

Он смотрит исключительно на меня, брови низко сведены. Но это не от смятения, по

крайней мере, я так не думаю. То есть, я знаю, что он знает. Он хочет, чтобы я просто произнес

это? Он хочет, чтобы я произнес это, чтобы иметь возможность объяснить мягко, почему наши

отношения невозможны? Или он хочет, чтобы я признался, что чувствую, чтобы он мог…?

Мне вообще– то плевать почему. Эти слова – тяжеленая глыба в моих мыслях, в каждой

зарождающейся мысли, и если я просто не дам этому вырваться, то оно размажет и сломает все

нежное внутри меня.

– Ты мне нравишься, – произношу я.

Но когда я оглядываюсь, то вижу, что этих слов не достаточно; они не стирают выражение

на его лице.

– И я понимаю, что твоя церковь не позволяет такого рода чувства.

Он ждет, по– прежнему замерев, как будто задерживает дыхание.

– Не позволяет парням испытывать подобные чувства…к другим парням.

Он едва слышно выдыхает.

– Нет.

– Но я не мормон, – произношу я, едва ли громче, чем он. – В моей семье это не считается

плохим. И я не знаю, что делать с этими чувствами или как остановить их в отношении тебя.

Я был прав. Это совсем не удивляет его. Его лицо светлеет, но ненадолго, прежде чем

затуманиться по другому поводу. Каждая черта напрягается. Интересно, может, он сожалеет, что я

вообще что– то сказал, или хочет, чтобы я просто притворился, что он мой новый, любимый друг,

и я буду скучать по платоническим встречам и копошению с этой дурацкой книгой следующие два

года.

– Я… – начинает он, а затем выдыхает контролируемым потоком, как будто каждая

молекула воздуха несет в себе что– то.

– Ты не обязан что– то говорить, – сообщаю ему. Мое сердце бешено несется. Оно бьется

удар, за ударом, за ударом внутри меня. Глупо, глупо, глупо. – Я просто хотел объяснить, почему

расстроился. И, – добавляю я, желая, чтобы разверзлась земля под ногами и поглотила меня. –

Еще моя книга в основном о том, каково это влюбляться в тебя.

Я слежу за его горлом, как он густо сглатывает.

– Думаю, я знал.

– Я тоже так думал.

Его дыхание становится таким быстрым и тяжелым. Его щеки – розовые.

– Тебе всегда…нравились мальчики?

– Мне всегда нравились все, – говорю я. – Я, на самом деле, би. Здесь дело в личности, а

не в половом признаке, полагаю.

Себастиан кивает, а затем не останавливается. Он просто кивает, и кивает, и кивает,

уставившись в свои руки между коленей.

– Тогда почему ты просто не стал встречаться с девушкой? – спрашивает он тихо. – Если

они тебя привлекают? Не было бы это намного проще?

– Это не то в чем приходится выбирать.

Это намного хуже, чем я мог представить. Это даже тяжелее, чем говорил мне отец. В том

смысле, что когда я открылся, я мог сказать, что он волновался о том, как мир может обращаться

со мной и с какими рода препятствиями я мог столкнуться, в которых он не сможет мне помочь. И

я видел, что эта реакция замаскирована под жесткую дисциплину. Он хочет, чтобы меня

принимали и сделает все, что в его силах, чтобы скрыть свои страхи от меня.

Но сейчас…Я настолько ошибался в этом. Я не должен был ничего рассказывать

Себастиану. Как мы вообще сможем остаться друзьями после этого? У меня есть

мелодраматические мысли, что это, как оно есть, приведет к разбитому сердцу. Не будет никакого

разрыва; просто медленная, болезненная трещина, которая образуется прямо посередине.

– Думаю…мне всегда нравились парни, – шепчет он.

Мои глаза взлетают к его лицу.

Он опускает веки, потяжелевшие от слез.

– В смысле, я знаю это.

Боже мой.

– Меня даже не привлекали девочки. Я завидую тебе в этом. Я продолжаю молиться, что

окажусь в таком же положении, – он выдыхает. – Я никогда не произносил этого вслух, – когда

он моргает, слезы соскальзывают по его щекам. Себастиан запрокидывает голову вверх, глядя в