История крестовых походов - [137]

Между тем громадное движение, которому дал волю Иннокентий III, еще не совсем улеглось. Самый могущественный из всех, кто принял крест в 1215 году, император Фридрих II еще не исполнил своего обета. Все ждали, что он в скором времени двинется на Восток, и что поэтому в мирном договоре между Алькамилом и крестоносцами принято было условие, что мир может быть нарушен только каким-либо коронованным западным королем, который прибудет на Восток. Итак, если бы при крестовом походе Фридриха светские и духовные власти, рыцарство и аскетизм действовали единодушно и обузданно, то освобождение Иерусалима и обеспечение христианского господства на Востоке, может быть, были бы еще возможны.

Молодой Штауфен принял крест в июле 1215 года по своему собственному желанию. Он был тогда побужден к этому, вероятно, религиозными и политическими соображениями. Незадолго перед тем и как бы на лету он присоединил к своему сицилийскому государству немецкую королевскую корону с правом на римскую империю, и с этим он унаследовал все честолюбивые планы своего рода. Его душа была полна «благодарности за Божию милость» и его властительская гордость стремилась идти по пути Фридриха I и Генриха VI как в Европе, так и в Азии. Поэтому он принес крестоносный обет частью из благочестия, частью несомненно из честолюбия, и, если религиозное настроение недолго держалось в его сердце, зато его стремление к распространению императорского могущества на государства Востока оставалось всегда одинаково сильно. Но довольно долго ему было невозможно сделать дальнейшие шаги для удовлетворения того стремления. Пока был жив его противник, император Оттон IV, который, несмотря на тяжелые поражения с непоколебимостью продолжал борьбу, Фридрих не мог сделать даже серьезных приготовлений для своего похода в Сирию. Когда 19 мая 1218 Оттон умер, он, правда, надеялся скоро достигнуть своей цели и поэтому не только высказывал надежду усиленно заняться крестоносными делами на рейхстаге, созванном в Магдебурге на март 1219, но даже просил папу произнести отлучение от церкви всех прелатов и князей, принявших крест, если они не исполнят своего обета до Иванова дня 1219 г. Но вскоре после того он увидал, что положение его и его дома в Европе не было еще упрочено достаточно для того, чтобы предпринять крестовый поход в Азию без опасности для спокойствия родины. Он хотел, чтобы сначала его сынок Генрих был выбран немецким королем, т. е. его преемником, а сам он коронован императором. Когда в течение 1220 года он достиг того и другого, он нашел, что настал час предпринять борьбу с исламом, предпринять обширные вооружения в Германии и в Италии, весною и летом 1221 г. послал, как мы видели, находившемуся в Египте крестоносному войску очень значительные подкрепления и подавал надежду на скорое начало своего собственного похода.

Папа Гонорий мог бы после того быть очень доволен отношением императора к делу священной войны. Правда, нельзя отрицать, что Фридрих сделал ошибки, когда много раз обещал крестовый поход и до сих пор, по крайней мере лично, не исполнял его. Но при этом он провинился не столько замедлением предприятия, сколько тем, что в юношеской необузданности он слишком рано взял на себя обязательство крестового похода и этим возбудил ожидание, удовлетворить которое тотчас он не был в состоянии. Гонорий сначала сам признавал это и поэтому только умеренно побуждал императора к походу, но в конце концов, хотя по причинам, не имевшим первоначально ничего общего с крестовым походом, он стал очень раздражен против Фридриха. Этот молодой Штауфен, которым римская церковь хотела воспользоваться только как орудием для того, чтобы сломить могущество императора Оттона IV, в течение немногих лет так возвысился благодаря своим дарованиям и своему счастью, что в нем как бы снова воплотились самые блестящие времена былого императорского величия. Папа и кардиналы, которые со времени могущественного Иннокентия более чем когда-либо считали себя настоящими властителями мира, увидели, что такой соперник угрожает им и теснит их, и поэтому с радостью пользовались каждым случаем, чтобы приготовить могущественному государю какое-нибудь унижение.

Нельзя было найти лучшего случая, чем тот, который заманчиво представляло страшное бедствие христиан в Египте. Потеря Дамиетты прежде всего была виной кардинала Пелагия, следовательно как бы виной самой церкви: если бы теперь сделать ответственным за это императора, так как он замедлил вовремя начать поход, то можно было освободить церковь от тягостного упрека и повредить достоинству Фридриха порицанием, которое, как оно ни было неосновательно, нелегко было опровергнуть. Поэтому Гонорий не побоялся в письме от 19 ноября 1221 г. свалить на императора всю вину страшной неудачи египетского похода и угрожать ему отлучением от церкви, если он будет и впредь так легкомысленно пренебрегать делом Бога, как до сих пор. Правда, Фридрих мог бы в ответ на это указать, как мало он заслужил такие жестокие слова, но эти слова были уже сказаны и остались с тех пор сильным оружием в руках церкви против императорской власти. Самое худшее было при этом то, что согласие церковной и светской власти, без которого Фридрих тоже не надеялся многого достигнуть на Востоке, было нарушено, прежде чем он мог приготовиться к своему собственному крестовому походу.