История Константинопольских соборов IX века - [11]

[110] Суровость характера доходила у Игнатия до неумеренной резкости и даже надменности, что отчасти признает и его панегирист Никита Пафлагонянин, как ни старается он прославить память этого уважаемого им патриарха. «Ко всякой лжи и несправедливости он относился весьма строго, — по словам Никиты, — и весьма сильно нападал на них».[111] Очевидно, ревностный патриарх не всегда различал, в каких случаях нужна была большая строгость и в каких строгость, растворенная снисходительностью. Игнатий не знал градаций в проявлении своей пастырской ревности. Известный католический историк Гергенрётер, вообще становящийся на сторону Игнатия, однако же считает делом справедливости заметить о церковно–правительственной деятельности этого патриарха, что он «не всегда и не везде обнаруживал необходимое благоразумие и осторожность и, таким образом, играл на руку своим врагам».[112] Расскажем несколько случаев из церковной деятельности Игнатия, которые должны доказать, что пастырская деятельность Игнатия была не чужда крайностей, излишней строгости и вообще проявлений неумеренной ревности. Прежде всего, вот какой был случай при самом посвящении Игнатия. Между лицами, имевшими преподать хиротонию Игнатию, был епископ Сиракузский Григорий, по прозванию Асвеста. Неизвестно, почему этот Григорий, сиракузский епископ, проживал в Константинополе, потому ли, что его кафедральному городу грозило арабское завоевание, потому ли, что его вызвал сюда по какой–либо причине патриарх Мефодий, или по каким–либо другим обстоятельствам. Как бы то ни было, он должен был, как мы сказали, принять участие в посвящении Игнатия. Но к этому делу Игнатий не допустил Григория. Как скоро Игнатий увидел Григория Асвесту, готового принять участие в хиротонии, он приказал ему удалиться. И это сделано было публично, в церковном собрании, при таком торжественном случае, как посвящение его, Игнатия, в патриарха Константинопольского, было сделано с таким видным по своему значению епископом, как Григорий Асвеста (что это был епископ, выдающийся из ряда других, — скажем несколько слов впоследствии).[113] А главное, Григорий не был каким–нибудь низложенным пастырем, а законным архиереем: уже после Игнатий хотел лишить Асвесту сана, но приговор патриарха не имел силы не только в Византии, где было много друзей у Григория, но и в Риме, где к Григорию были все очень равнодушны.[114] Григорий, получив от Игнатия приказание удалиться, разгневался, бросил на землю свечи, которые он держал в руках, и вслух при всех назвал нового патриарха «волком» (поступок тоже непристойный, но все же до известной степени естественный в положении человека, невинно оскорбленного); затем Григорий, а вместе с ним епископы Петр Сардийский и Евлампий Апамейский и другие некоторые клирики покинули церковь.[115] Вот что произошло при самом посвящении Игнатия в патриархи вследствие того, что он следовал велениям своей воли, не сообразуясь с обстоятельствами. В лице Григория Асвесты Игнатий нажил себе сильного врага, который нашел себе много сочувствующих, причем Асвеста и его приверженцы сделались зерном той могущественной византийской иерархической партии, которая стала известна впоследствии под именем фотиан.[116] И нет ничего удивительного в том, что Григорий нашел много лиц, сочувствующих ему и в то же время враждебно настроенных против Игнатия, ибо даже панегирист Игнатия Никита сознается, что случай с Асвестой произвел неприятное впечатление и что многие (епископы. — А. Л.) порицали за это не в меру ревностного патриарха.[117] Другой случай, который мы хотим рассказать, не в том роде, как рассказанный сейчас. Относительно его возможны неодинаковые суждения. Но тем не менее едва ли можно отрицать, что и здесь ревность пастырская проявилась в слишком резкой форме. V кормила правления во время первого патриаршествования Игнатия стоял, между прочим, Варда, дядя легкомысленного императора Михаила III. Варда не был себялюбивым правителем, ищущим в своей власти удовлетворения своим страстям. Он был человек просвещенный и ревностно заботился о народном просвещении, что встречается не часто в истории Византийского государства. Но что касается нравственной жизни Варды, то она не стояла так высоко, как его образованность. В народе сложилось убеждение, что Варда был в незаконной связи со своей вдовой–невесткой.[118] Допустим, что это было справедливо. Можно ли, благоразумно ли было поступить так, как поступил в настоящем случае Игнатий? Игнатий сначала частным образом увещевал Варду разорвать незаконную связь; но последний не внимал голосу патриарха. Очень вероятно, что Варда на все увещания Игнатия отвечал тем, что отвергал самый факт преступления: ведь в таких вещах обвинять кого–либо на основании осязательных фактов большей частью невозможно, и бывает трудно решить, запирается или искренно говорит обвиняемый, если отвергает самый факт преступления. Как скоро увещания не действовали, патриарх решается сделать смелый шаг. Он лишает Варду св. причастия в день Богоявления. Это произошло публично[119]