История климата с 1000 года - [32]

Зато его можно согласовать — и это будет первая гипотеза — с состоянием этого же ледника в период между 1874 и 1920 гг., изображенного на многочисленных фотографиях и очень подробных картах, опубликованных в важной работе Меркантона[52]. К этому времени язык уже не имеет величественных размеров языка XVIII столетия и периодов, предшествовавших 50-м годам XIX в. Тем не менее, несмотря на то, что с тех пор он постоянно и медленно отступал, он остается еще гораздо более значительным, чем станет в середине XX в. Он еще покрывает весь скалистый ригель, который в наши дни почти полностью обнажился. Он спускается до подножия этого ригеля, до начала небольшой долины Глеч (самое начало долины Роны), не распространяясь, однако, по ней в виде ледяного pecten или гигантской «опрокинутой раковины Сен-Жака», как до 1850 г.

Концевой вал 1890—1920 гг. сохраняет размеры, которые вполне могут соответствовать размерам, указанным Мюнстером (высота — 10 м, ширина более 200 м)[53]. И этот фронт, как истоки и начальное течение Роны, гораздо более доступен, чем в I960 г., во всяком случае никакие крутые скалистые подъемы не создают непреодолимых препятствий для приближения всадника.

Наконец, вторая приемлемая гипотеза[54]. Относящееся к 1546 г. описание Мюнстера может служить указанием на то, что ледник находится в состоянии наступания, более четко выраженного, чем в 1890—1920 гг.; речь тогда просто шла бы об уже осуществившемся в 1546 г. достижении «нового состояния» Ронского ледника, то есть о леднике в том виде, в каком он фигурирует на всех изображениях начиная с 1700 г. (первые известные гравюры) вплоть до «дагерротипов» 1848—1850 гг. и даже 1870 г. В эти годы Ронский ледник ясно представлен в виде «огромной массы», до которой вполне может дойти лошадь[55], о чем говорил Мюнстер в 1546 г. Его конец имеет ширину более 200 м [262]. Фронту его часто предшествуют огромные сераки и совсем рядом, немного ниже по течению, расположен маленький мост. Свою величественную форму и распространение в долину в виде pecten (как говорил Меркантон) Ронский ледник сохраняет на протяжении полутора столетий (1700—1850). В обширной иконографии этой эпохи мы никогда не увидим иных изображений; и так это, наверное, и было с XVII в. и до века максимума альпийских ледников. Возможно, что его и наблюдал Мюнстер в 1546 г. в таком уже оформившемся виде или же (принимая первую гипотезу, также в какой-то степени вероятную) в промежуточном состоянии — ледник более мощный, чем сегодня (1930—1960), но менее крупный, чем в эпоху 1590—1850 гг. Это «промежуточный формат», который Ронский ледник снова примет в период времени, также промежуточный, 1890—1920 гг. Если придерживаться этой первой гипотезы, то между 1546 и 1890—1920 гг. имеется лишь одно (но значительное) различие: в 1890—1920 гг. этот «промежуточный формат» образуется после максимального наступания (1818—1850 гг.) и предшествует новому отступанию, которое будет еще более четко выраженным (1930—1960 гг.). В 1546 г. все обстоит наоборот: «промежуточный формат» предшествовал длительной фазе максимального наступания, о которой затем, с 1570—1590 гг., имеются надежные свидетельства. В этом много симметрии, но с другой тенденцией: в 1890—1920 гг. налицо фаза длительного отступания, для 1546 г. следует, очевидно, взять обратную схему; и если судить по последовавшим затем событиям, то похоже, что тенденция принимает обратное направление, то есть происходит длительное наступание.

Какую же из двух гипотез следует принимать? Во всяком случае, одно можно сказать с уверенностью: уже в 1546 г. Ронский ледник определенно был более мощным, чем в 1930—1966 гг. Не слишком велико отличие — во времени (пятьдесят лет) и в пространстве — от максимальных позиций, которые ледник займет в самом конце XVI в. Данные последующих десятилетий, относящихся ко второй половине XVI в., не противоречат подобной точке зрения.

Сначала о 1570 г. Блестящий ученый и гляциолог Хейм [172, стр. 500…; 44, стр. 233] напомнил, ссылаясь на работы Рейзсахера, Симони и Позепни, странную историю о средневековых золотых копях в Высоких Татрах, об отверстиях шахт, загроможденных льдом во второй половине XVI столетия. На одной из этих разработок, открытых в середине XV в. (Bartholomei — Erbstollen am Rauriser Goldberg), в 1570 г. колодцы шахт были погребены под 20-метровым слоем льда и эксплуатация их прекращена. В XVIII столетии (по цифрам и источникам Хейма, которые следовало бы критически пересмотреть) толщина льда на той же территории, по слухам, составляет уже 100 м. В 1875 г. толщина еще равна 40 м. В 80-х годах XIX в., как следствие отступания ледников, некоторые шахты открываются снова.

И опять 1570 г. В Исландии карты Гудбрандура Торклакссона (карты ледника Глама и карты Хофсйёкудля)[56], как и карты 1840 г., указывают на огромные и более протяженные (на несколько километров), чем в XX столетии, ледники [41, стр. 516—517; 358, стр. 15—16].

Но покинем Исландию и Восточные Альпы. Перелистаем, что еще почти не делали, архивы бедного церковного прихода Шамони за XVI в. Они полны совершенно понятными (но малоизученными) жалобами на суровость климата и нищету жителей: «Это бедная страна с бесплодными горами, где льды и морозы держатся все время... Солнца не бывает на протяжении полугода... Хлеб собирается при снеге... Зерно такое влажное, что его приходится прогревать в печи, иначе животные не хотят есть хлеб, сделанный из этого зерна... Местечко расположено в холодных и необитаемых горах и не имеет никаких удобств для работы поверенных и стряпчих... Здесь насчитывается много бедняков, совсем грубых и невежественных... столь бедных, что в Шамони и Валлорсин нет никаких часов для наблюдения и узнавания времени суток... Ни один чужеземец не хочет здесь жить, а льды и морозы здесь обычны со времени сотворения мира