История Израиля. От Войны за независимость до Шестидневной войны - [27]

В среде подростков в не меньшей степени, чем в обществе взрослых, возникла своего рода сегрегация между выходцами из стран Европы и восточными евреями. Разделение школ по районам отражало распределение населения: "богатые” районы были населены европейцами, а в кварталах трущоб проживали олим из стран Востока. Замкнутые друг на друге, дети репатриантов испытывали серьезные трудности даже в обучении чтению. Их перенаселенные жилища не были приспособлены для эффективных домашних занятий, а их родители, конечно же, не могли им помочь. В этих обстоятельствах неудивительно, что они чувствовали глубокое разочарование, страдали от комплекса неполноценности и часто прогуливали занятия. Нежелание учиться в старших классах было особенно сильным, так как здесь надо было платить за обучение, и редкая семья выходцев из восточных стран была готова нести эти расходы.

Оставив школу, молодые люди, как правило, шли на биржу труда. Лишь немногие из них обладали какими-либо профессиональными навыками. Если они и находили работу, она плохо оплачивалась. Но большинство становилось безработными, и в этой среде уровень преступности был особенно высок. Так, в 1958 г. 80 процентов правонарушителей среди подростков составляли дети из восточных общин, более половины из них были марокканские евреи. Но на самом деле асоциальное поведение в североафриканской общине не было монополией молодежи. В период существования палаточных лагерей и барачных поселков в первые годы независимости выходцы из стран Магриба проявили себя как наиболее беспокойная категория репатриантов. Потребовалось несколько лет для того, чтобы истеблишмент наконец осознал серьезность назревавшего социального конфликта. Марокканские евреи, тем временем, задыхались от еле сдерживаемого гнева.

Подавленные страсти вырвались наружу 9 июля 1959 г. Все началось с безобразной трактирной драки в квартале Вади-Салиб, одного из беднейших районов бывшей арабской части Хайфы. Со своими ветхими домами и узкими извилистыми улочками, со своими переполненными одно- и двухкомнатными квартирами, выходящими на грязные дворы, Вади-Салиб ничем не отличался от классических ближневосточных кварталов бедноты. Почти все 15 тысяч его обитателей были выходцами из стран Востока, треть из них составляли марокканские евреи. Как только началась драка, появилась полиция. В произшедшем затем столкновении оказавший сопротивление полицейским пьяный марокканец получил огнестрельное ранение. Его немедленно доставили в больницу, где его состояние было охарактеризовано как серьезное, но не опасное для жизни. Тем не менее, быстро распространился слух, что он умер, став жертвой "жестокости полиции”.

На следующее утро огромная толпа марокканских евреев окружила полицейский участок в Вади-Са-либ, требуя "возмездия”. Вначале полиция не препятствовала демонстрантам, но когда начались беспорядки, вынуждена была применить силу. К вечеру толпа рассеялась, однако 13 полицейских и двое граждан получили ранения. 32 человека было арестовано. В нижней, наиболее бедной части города был причинен значительный ущерб имуществу: сожжены автомобили, разгромлены магазины и кафе; клубы Мапай и Хистадрута оказались полностью разграблены. Сообщения об этих беспорядках появились на первых страницах всех израильских газет. Стало совершенно ясно, что речь идет о своеобразном массовом акте протеста восточной общины, имеющем значительно более глубокую подоплеку, чем обычная пьяная драка.

Несколько дней спустя правительство назначило внепартийную комиссию для изучения причин беспорядков в Вади-Салиб. Ее заключения, опубликованные в августе, оказались довольно поверхностными. Комиссия не провела сколько-нибудь глубокого анализа тех условий, в которых жили репатрианты до и после своего прибытия в Израиль, не пожелала обратить внимание на факты бездушного отношения к выходцам из стран Востока со стороны чиновников биржи труда (возможно, они не выдерживали напряжения этой работы). Но вероятнее всего, что израильское общество переживало процесс крушения идеалов. С пятидесятых годов преуспеяние частенько обеспечивалось при помощи протекции. У старожилов необходимые связи были, а у недавних репатриантов — нет. Поэтому нередко последним доставалась черная работа, а их шансы пробиться наверх сводились к нулю.

С другой стороны, в докладе комиссии отмечалось, что с самого прибытия в Израиль североафриканцы пережили ряд психологических потрясений. В лагерях для репатриантов они столкнулись с почти полным размежеванием между "белыми” и "черными” евреями, а позднее они обнаружили, что такая же стена отчуждения существует в обществе в целом. Европейцы были явно озабочены опасностью левантизации. Они считали, что "отсталые” восточные евреи должны быть "реформированы”, "очищены от груза ориентализма”. Идея "реформировать примитивные общины”, преобразовать их по европейской модели стала основным направлением в израильской политике аккультации с самого начала массовой репатриации. Восточные евреи, естественно, были этим возмущены.

Доклад затрагивал и еще одну, не менее важную проблему. На протяжении десятилетий французского правления марокканские евреи страдали своего рода раздвоением личности. Евреи Магриба первыми восприняли многие элементы французской культуры или, по крайней мере, ее внешние черты. Они даже надеялись занять влиятельные посты во французской администрации и войти в колониальное французское общество. Эти надежды оказались тщетными, французы не были заинтересованы в сотрудничестве с местными евреями. Поэтому в Израиле марокканские евреи хотели получить то, чего они были лишены на родине. Вместо этого они обнаружили, что главенствующее положение в еврейском государстве занимают выходцы из стран Европы, а им отводится роль опекаемых "младших братьев”. Их чувство собственного достоинства было оскорблено и тем, что их переселили из городов в деревни — тогда как традиционное направление миграции евреев в Марокко было обратным — и предложили заниматься сельским хозяйством, которое в Северной Африке было уделом нищих феллахов. Не зная, какому из двух культурных компонентов — восточному или европейскому — отдать предпочтение, унижаемые в Марокко французами, а в Израиле — ашкеназскими приверженцами нового, западного порядка, марокканские евреи чувствовали себя глубоко оскорбленными. Это и привело к беспорядкам в Вади-Салиб и везде, где прорывалась накопленная обида.