История иудаизма - [92]

8. Заботы и надежды

Из предыдущих двух глав читатель уже узнал, что евреев конца эпохи Второго храма, при всех разногласиях по фундаментальным вопросам, объединял общий интерес к ряду наиболее важных для них религиозных тем. Евреи самых различных религиозных убеждений имели свои представления о том, как хранить ритуальную чистоту и соблюдать субботу. Было сломано немало копий в спорах о корректном расчете календаря и действительности клятв. Процветали теории о демонах и ангелах. Самое широкое внимание привлекали пророчества (как о ближайшем будущем, так и о конце времен), а также споры о значении мученичества и о загробной жизни. Было бы ошибкой думать, что в I веке н. э. те или иные религиозные вопросы волновали только какую-то одну группу или «философскую школу». Напротив, ими интересовались широкие слои населения, они повсеместно подталкивали к нововведениям, и в спорах о них участвовали все течения иудаизма конца эпохи Второго храма.

Ритуальная чистота, суббота и календарь

Как мы уже видели (глава 4), законы о ритуальной чистоте изложены в Пятикнижии довольно подробно, но и в конце эпохи Второго храма связь осквернения и греха, а также ритуальные механизмы осквернения и очищения служили предметом нескончаемых споров. Библейское понятие нечистоты относилось как к ритуальному осквернению, которое вызывалось естественными причинами (смертью, половыми отношениями, болезнью) и считалось «заразным» при физическом контакте (прикоснувшийся также становился источником нечистоты, хоть и меньшей степени), так и к нравственному осквернению. Таким образом, лексика, связанная с ритуальной нечистотой, метафорически применялась ко греху. Поэтому Псалмопевец взывал: «Окропи меня иссопом, и буду чист», а Исаия пророчествовал о времени, «когда Господь омоет скверну дочерей Сиона и очистит кровь Иерусалима из среды его духом суда и духом огня».

Из обтекаемых формулировок в Торе не вполне ясно, в чем заключается сущность осквернения. В Книге Левит слово таме («нечистый») употребляется в нескольких главах: сначала оно относится к запрещенным для употребления в пищу животным, затем к женщине после деторождения и мужчине с заболеванием кожи. То же слово таме использовалось в стихе, осуждающем незаконный брачный союз: «Если кто возьмет жену брата своего: это гнусно [таме]». В связи с такой неопределенностью библейского текста жаркие споры, посвященные прояснению тонкостей, велись столетиями. Среди них спор о том, передается ли нечистота вверх по течению непрерывного потока жидкости: как мы уже знаем (см. главу 6), этот вопрос обсуждали фарисеи с саддукеями; ему же посвящалось письмо (обозначаемое историками как MMT), направленное из общины «яхад» у Мертвого моря, вероятно, иерусалимскому первосвященнику: «И далее, о переливании (жидкостей) мы говорим, что нет в нем чистоты. И далее, переливание не отделяет нечистое (от чистого), ибо наливаемая жидкость и та, что в сосуде, подобны — это одна жидкость» [1].

Судя по всему, в этот период многие евреи в своих представлениях о ритуальной чистоте шли намного дальше библейских предписаний. Обоснование законов о кошерной пище в Книге Левит заключалось в следующем: «Не оскверняйте душ ваших… будьте святы, потому что Я свят». Для многих эти законы, кроме того, символизировали отделенность от нееврейского мира. В Книге Юбилеев, составленной во II веке до н. э., сама по себе совместная трапеза с язычниками воспринимается как оскверняющая. Запрет на использование оливкового масла, произведенного неевреем, был широко распространен уже во II веке до н. э., так что продажа евреям Сирии произведенного евреями масла из Галилеи и в первые годы существования независимого еврейского государства (66–70 годы н. э.) была весьма прибыльным бизнесом. В Иерусалиме, Галилее и Кумране найдено множество фрагментов каменных сосудов, использовавшихся для хранения еды и питья, поскольку, вероятно, считалось, что камень не подвержен ритуальной скверне. Согласно Мишне, в I веке н. э. школы Ѓилеля и Шамая постановили, что библейская заповедь, предписывающая не варить козленка в молоке его матери, подразумевает запрет более общего характера — есть мясо вместе с молоком. Об этом расширительном толковании, обусловившем своеобразие еврейской национальной кухни, очевидно, не знал Филон Александрийский: он воспринимал библейский текст буквально и не видел ничего дурного в смешивании молока и мяса, если только не использовалось молоко матери убитого животного; возможно, вначале обычай соблюдался только в кругах мудрецов-раввинов. Но, скорее всего, он был распространен шире: в Мишне этот запрет не выделен особо, при этом мудрецы I века спорят о том, не расширить ли его еще сильнее, запретив класть дичь на один обеденный стол с сыром.

Мы уже знаем, что лексика, связанная с очищением и осквернением, пронизывает сектантские тексты из свитков Мертвого моря. Для жизни в совершенной святости члены общин должны были блюсти чистоту тела и духа: «Пусть не входят в воду, касаясь чистоты святых людей, ибо очищаются лишь, если раскаялись в своем зле, ибо нечистое во всех преступающих Его слово». Мы знаем также, что ессеи расширили понятие нечистоты, считая ее источником и дефекацию.