История иудаизма - [16]

В Библии описан целый ряд различных ландшафтов — от болот, лагун, солончаков, тростниковых зарослей Междуречья и египетских деревенек, тянувшихся вдоль Нила вперемежку с пирамидами, до скал и песка Синайского полуострова, где между редкими колодцами бродили кочевники, и оседлой земледельческой территории Израиля железного века с регулярными урожаями зерна, винограда и оливок. В этих ландшафтах воображаемого не меньше, чем реального: Иордан никогда не был такой уж значительной рекой, а Иудея может показаться «землей, текущей молоком и медом», только по контрасту с сухими полупустынями, расположенными к югу и востоку от нее, — но все эти ландшафты оставили глубокий след в религии, которой в следующие два тысячелетия предстояло развиваться в совершенно других природных условиях.

К тому моменту, когда корпус библейских текстов сложился примерно в нынешнем виде (в III веке до н. э.), самыми важными почти для всех иудеев были пять книг Моисеевых — Пятикнижие. Для Иосифа Флавия самыми авторитетными книгами иудаизма были «закон и пророки»; ту же позицию занимали и его современники, писавшие Новый Завет. Подавляющее большинство библейских рукописей, найденных среди свитков Мертвого моря, представляют собой фрагменты Пятикнижия, в первую очередь Второзакония. Фигура Моисея как автора Пятикнижия была уникальной в глазах иудеев уже тем, как он обрисован в самом Пятикнижии, где Бог особо выделяет его среди других пророков, которым является в видениях и снах: «Но не так с рабом Моим Моисеем… устами к устам говорю Я с ним, и явно, а не в гаданиях, и образ Господа он видит», так что «не было более у Израиля пророка такого, как Моисей, которого Господь знал лицем к лицу». Такие похвалы тем более удивительны, что в самом Пятикнижии Моисей как вождь не лишен недостатков; Бог даже не позволил ему войти в Землю обетованную за недостаток веры, проявленный, когда народ роптал в Мериве. В библейских книгах Пророков и Псалтири Моисей упоминается удивительно редко, хотя бо́льшая часть Пятикнижия представляет собой, согласно тексту, божественные повеления, переданные народу через Моисея: «И сказал Господь Моисею, говоря…» [6].

Ни в одной другой книге Библии божественное откровение не представлено так непосредственно и так последовательно, но и другие книги во времена Иосифа Флавия считались причастными той же ауре боговдохновения, что и Пятикнижие. Иосиф дает нам самое раннее свидетельство существования чего-то вроде канона Писания, замечая, что у иудеев, в отличие от прочих народов:

…раз никто не имеет права вносить в списки что-либо от себя… но только у пророков с достоверностью переданы самые отдаленные события глубокой древности, как они были, частью записанные по Божественному вдохновению, частью — ими самими, то у нас… только двадцать две [книги], содержащие летопись всех событий нашей истории, и они по справедливости почитаются боговдохновенными. Пять из них — книги Моисея, которые содержат законы и историческое предание от сотворения человека до смерти Моисея… От смерти Моисея до царствования персидского царя Артаксеркса, преемника Ксеркса, жившие после Моисея пророки составили еще тринадцать книг с изложением событий. Остальные четыре книги содержат песнопения Богу и наставления людям в их повседневной жизни [7].

Кажется очевидным, что в этом отрывке Иосиф имеет в виду нечто довольно близкое именно к тому канону Библии, который позднее считали истинным раввины и христиане. Хотя здесь он ссылается на эти книги, чтобы подчеркнуть достоверность еврейских преданий об истории, исключить из списка «остальные четыре книги» он не мог (по-видимому, в этом списке точно были Псалтирь, Книга притчей Соломоновых и Екклезиаст, но какая еще книга входила в эту категорию, установить труднее), хотя они вовсе не содержат исторических сведений [8].

Вера в божественное происхождение слов, записанных в Пятикнижии, сделала священными и пергаменты, на которых эти слова были записаны. Иосиф Флавий писал о волнениях, вспыхнувших после того, как в середине I века н. э. в Иудее римский солдат бросил в огонь свиток Торы. Когда в 66 году, перед самым началом войны против Рима, на синагогу в Кесарии напали местные язычники, евреи покинули здание, но сохранили священные свитки. Сам Иосиф вспоминал, что после разрушения Храма в 70 году выпросил в дар у римского императора Тита священные книги.

В ранней раввинистической терминологии, примеры которой мы находим в Мишне, священные книги — это книги, «оскверняющие руки». Это понятие необходимо сопоставить с более общими понятиями о чистоте и нечистоте в библейских текстах (см. главу 4), но в данном случае, очевидно, имеется в виду некий духовный «заряд», подобный силе, по преданию, убившей во времена Давида Озу за то, что тот дотронулся до ковчега Завета (но не столь смертельный). У этого понятия нет аналогов в других дохристианских религиях; во многих отношениях еврейское преклонение перед текстами Писания как объектами было по своему характеру сходно с языческим отношением к статуям богов. Уже в раввинских текстах начала III века н. э. можно найти правила переписывания священных текстов; в следующие века эти правила всё усложнялись, вплоть до появления подробных инструкций даже по выписыванию декоративных коронок — наверший для определенных букв в свитках Торы. Появление тщательно разработанных правил можно проследить по библейским рукописям из Кумрана — самым ранним из дошедших до нас (в некоторых случаях созданным во II веке до н. э.) — в таких приемах, как использование палеоеврейского письма или точек вместо божественного имени, вероятно, во избежание случайного произнесения этого имени вслух, что, как мы увидим (см. главу 4), воспринималось как святотатство [9].