История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен - [8]
Тахиридам следовало бы освободиться совершенно от всякого участия в незавидном положении дел в Ираке, в этом они легко могли бы убедиться еще в том же 237 (851) г., если бы не были теми самоуверенными, гордыми людьми, какими они всегда были. Еще до того времени, когда Мухаммед переселился в Багдад, в Седжестане[28] стал сильно выдвигаться некий уроженец Боста по имени Салих ибн ан-Надр[29]. Во время волнений, вызванных хари-джитами, ему удалось собрать значительные военные силы. Нужно думать, что силы эти состояли из воинственных обитателей соседних гор. Это было первое появление диких племен этих местностей, вмешательство которых должно было позже оказаться решающим в судьбах всего восточного ислама. Жители Седжестана приняли мусульманство, но во всем остальном они, по-видимому, остались такими же со времени принятия их в состав империи халифов, какими были и до того. По крайней мере, теперь, как и раньше, во время случайных мятежей они выказывали такую дикость и такое упорство, с которыми Тахириды еще менее могли справиться, потому что они упустили надлежащий момент для принятия нужных мер. Под маской добровольцев, сражающихся против хариджитов, Салих и его приверженцы скоро подчинили себе всю область. Тахир двинулся против них во главе войска, и ему удалось на время восстановить спокойствие. Но едва он возвратился в свою столицу, как снова разгорелась борьба между хариджитами и добровольцами. В числе добровольцев находился один из сыновей простолюдина Лейса. Нам известны трое его сыновей: Якуб, Амр и Али. О молодости Али у нас нет никаких сведений; Амр зарабатывал пропитание, отдавая внаймы ослов, а Якуб занимался одно время ремеслом саффара, то есть медника. Он был скупой на слова человек, и никто не видел, чтобы он когда-либо улыбнулся. Вечно погруженный в глубокое раздумье, он всегда опускал глаза вниз и отличался большой набожностью. Когда начались стычки добровольцев и хариджитов, Саффар бросил молоток и взялся за меч. Он скоро прославился, сделался первым лицом среди добровольцев, благодаря своей силе и храбрости. Всегда он сражался там, где битва была жарче, и с тех пор, как удар меча одного из хариджитов рассек ему половину лица, у него образовался рубец, идущий через нос вкось по всей щеке и придававший ему действительно лютое выражение. В 247 (861) г. его товарищи по оружию, недовольные своим тогдашним полководцем, поставили во главе своей по общему избранию Якуба ибн Лейса, или, как его обыкновенно звали, Саффара. Честолюбивый и дикий, но одаренный блестящими качествами полководца, Саффар сумел в скором времени ввести среди своих подчиненных порядок и дисциплину. Их влечение к войне и алчность к добыче стали все более и более разгораться благодаря постоянно увеличивавшейся удаче их оружия, вследствие чего отряды эти становятся вскоре бичом всех соседних стран.
А за этот период времени Тахириды продолжают оставаться в бездействии. С 248 (862) г. в Нишапуре после смерти Тахира жил сын его Мухаммед, в то время как одноименный с ним дядя его, Мухаммед ибн Абдулла, тщетно тратил свои силы среди арабов и турок в Багдаде. Из числа качеств, присущих его роду, Мухаммед ибн Тахир наследовал великодушие, благородство, щедрость, любовь к блеску и роскоши и склонность к наукам и искусствам. Но гордая беспечность предков выродилась у него в невоздержанно-беспутную лень и ничегонеделание. Он вовсе не унаследовал от первого Тахира его искусства править государством, а крайняя молодость еще более содействовала тому, что все его слабости выступали как можно ярче. Управление страны он предоставил своим дядьям и двоюродным братьям, так что в Табаристане ведал государственными делами Сулейман ибн Абдулла, брат же Сулеймана, Тальха, правил в самом Нишапуре, между тем как в столичном дворце Мухаммеда царедворцы и поэты кадили ему фимиам, а он сам поклонялся Бахусу. Этот беспечный, любящий роскошь сибарит был, конечно, далеко не равным противником того сурового полководца со страшным рубцом во всю щеку, который едва ли знал другое жилище, кроме полевой палатки, большей частью ел один лишь сухой хлеб, спал не снимая сапог и во всю свою жизнь находил удовольствие только в шуме и грохоте битвы, в довершение всего не имел равного себе соперника также и в дипломатических уловках и лукавстве, основанных на превосходном знании человеческого сердца. «Если ты с кем-нибудь прожил сорок дней и не узнал доподлинно его характера, то не вникнешь в него и через сорок лет», — была одна из любимых его поговорок. Сам он действительно хорошо знал всех, от халифа до последнего солдата и простолюдина, из среды которых он сам вышел. Все его слова — позже он был так же скуп на разговоры, как и сначала, — носили печать лаконической краткости и так превосходно попадали в точку, что всегда производили сильное впечатление на народ.
Перед самой смертью Саффара посланец халифа Мутамида явился от имени своего повелителя для мирных переговоров в главную квартиру ко все еще непобежденному и наводящему страх полководцу даже после поражения его при Дейр-аль-Акуле. Тот велел впустить к себе посланца, несмотря на то что был болен. Подле Саффара лежали меч, ломоть грубого с отрубями хлеба и две или три луковицы. Когда посол передал миролюбивое свое поручение, больной ответил ему: «Вот какие слова скажи от меня халифу: я болен, и если мне придется умереть, то тогда оба мы найдем покой, я от тебя, а ты от меня. Но если я выздоровею, между нами может быть разговор только с этим мечом в руках, пока я не получу полного удовлетворения или же пока ты не победишь и не столкнешь меня снова в ту темную безвестность, где я, как прежде, должен буду довольствоваться вот этим хлебом и луком». Был ли Мухаммед ибн Тахир вообще в состоянии есть грубый хлеб и лук — сомнительно, да и меч в его руках, если бы он выступил даже во главе всего своего войска, навряд ли напугал бы нового Рустема. В то время как Саффар в столице своей родины, Зерендже, устроился совершенно по-домашнему и в 248 (862) г. мог уже предпринять набег на Герат, злосчастное сплетение интересов Тахиридов с интересами приходящего в упадок халифата доставило ему вскоре такую удачную диверсию на Каспийском море, которая должна была быть решающей для дальнейших его успехов. Лица, находящиеся на службе у Мухаммеда ибн Абдуллы, продолжавшего жить и действовать в Багдаде, но имевшего в Табаристане разные имущественные дела, возбудили неудовольствие в населении своими незаконными поступками. Брат Мухаммеда, Сулейман, бывший в то время младшим наместником области, тоже со своей стороны втянулся во все эти дрязги и поддержал интересы Мухаммеда. Тогда негодование и без того всегда трудно обуздываемого горного племени обратилось против самих Тахиридов. Население призвало Алида Хасана ибн Зейда и изгнало Сулеймана и его приверженцев из страны (250 = 864 г.). Восстание распространилось быстро и на соседнюю область дейлемитов и дошло даже до Казвина, так что войска из Багдада, соединившись с войсками из Нишапура под предводительством Сулеймана, должны были совместно действовать, чтобы окружить возмутившихся. Борьба продолжалась с меняющимся успехом в течение года (251 = 865/66 г.), пока наконец хоть временно Хасан был оттеснен в неприступные горы Дейлема. Однако уже в 255 (869) г. мы вновь видим его сражающимся с одним из турецких полководцев из Ирака, а в 256 (870) г. он опять овладел Табаристаном. В то время как эти события отвлекали большую часть сил Тахиридов, Саффар в 253 (867) г. ворвался в область Герата, разбил наголову тамошнего вице-наместника и овладел как самим Гератом, так и соседним Бушенджем. В том же году умер в Багдаде Тахирид Мухаммед ибн Абдулла: мы в свое время видели, как его двух сыновей натравил друг на друга халиф Мутазза, и вследствие того влияние их дома потерпело крушение в Ираке. Сулейман пытался снова восстановить это потерянное влияние, отправившись с войском в Багдад в 255 (869) г. на призыв интригующего на все лады Мутаззы, как раз в то время, когда Алид Хасан снова угрожал Табаристану, а Саффар готовился продолжать еще в более широких размерах свои разбойничьи набеги. Изречение, что боги сначала отнимают разум у того, кого намерены погубить, никогда, кажется, не оправдывалось так блистательно, как именно тут, при гибели рода Тахиридов, которые в последние годы своего существования точно были поражены слепотой. Правда, этой гибели их содействовала отчасти и неимоверно лукавая политика Мутаззы. Так, например, когда Али ибн Хусейн, наместник Фарса, желая воспользоваться явным падением дома Тахиридов, задумал отнять у них Кирман, халиф, по бессилию своему не имевший возможности непосредственно вмешаться в это дело, не отказал Ибн Хусейну в дозволении заручиться Кирманом, но одновременно даровал и Саффару наместничество в той же стране. Халиф надеялся, что оба соперника будут держать друг друга на почтительном расстоянии. Но он жестоко ошибся в оценке военной ловкости и силы бывшего медника. Саффар сделал сначала вид, будто он отступает перед полководцем Али, Тауком ибн Мугалиссом. Но когда этот последний удачно занял Кирман и стал после победы легкомысленно и беззаботно пировать, его хитрый противник нежданно-негаданно как молния бросился на него, взял его в плен и, не вынимая почти меча из ножен, овладел всей областью (255 = 869 г.). Али понял, что ему приходится напрячь теперь все свои силы: Саффар шел на него спешным маршем, всюду громко объявляя о преданности своей халифу, который будто бы — он лгал, конечно, — даровал ему наместничество не только в Кирмане, но и в Фарсе, и также усиленно выражая негодование на теперешнего бессовестного наместника, который держит на службе курдов-язычников и позволяет им оскорблять и производить насилие над подданными-магометанами. Что курды Али обращались с народом так же мило, как и турецкая гвардия халифа, — весьма вероятно, но нельзя предположить, чтобы сыны горного Седжестана, проявлявшие себя чистыми волками в битвах, держали бы себя ягнятами в мирных сношениях с населением. Что грабеж шел со всех сторон — вещь доказанная. Однажды великий разбойничий повелитель Саффар сам весьма хладнокровно выразился так: «Мои солдаты — люди свободные, которых я держу и с которыми не могу расстаться прежде, чем будут исполнены все их желания». Но это, конечно, не мешало Саффару выдавать свое войско за бойцов и защитников веры; и они, и в особенности их предводитель, всегда были «набожными добровольцами». Как бы то ни было, Саффар блестяще провел свою кампанию. Когда Али с 15 тысячами солдат запер ему узкий проход, ведущий между высокими горами и рекой Кур в долину Шираза, Саффар велел своим всадникам снять доспехи и вместе с войском бросился прямо в реку. Переплыв через нее, враги неожиданно очутились у фланга войска Али и, разрушив весь его боевой строй, разбили наголову оторопелых солдат, раньше, чем те смогли проделать нужную перемену фронта. Сам Али попался в плен, и с него, так же как и с Таука, были взяты в виде выкупа неслыханные суммы денег, все же остальное страшно разграблено. Тогда желания «свободных людей» были удовлетворены, и Саффар послал халифу в подарок, в качестве верноподданного наместника Кирмана и Седжестана, каким он теперь числился, мускуса, несколько верховых коней, охотничьих соколов и роскошных одежд. Затем он удалился со своей добычей, отказавшись на время от обладания Фарсом, хотя с милым намерением вернуться весьма скоро. Выполнить это намерение он решил в 257 (871) г., а так как в это время халиф Мутамид, правивший с 256 (870) г. — или, вернее, дававший за себя править своему брату Муваффаку, — находился как раз в самой сильной борьбе с зинджами, то выбранный момент был действительно наиболее благоприятным для возобновления старой игры. Муваффак не имел ни малейшего желания видеть на собственной шее «наместника Седжестана» с его неразлучными спутниками солдатами и отделался от угрожавшего ему посещения дарованием Саффару другого наместничества, подальше. В ущерб Тахиридам, которые уже не могли быть опорой для центрального правительства, Саффару предоставили Балх, Тохаристан и всю местность дальше до океана и до индийской границы. Эти области были населены разными интересными народностями, так, например, кабульскими турками и их соседями, горными племенами гур и пушту.
