История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов - [164]

Вместе с новой организацией управления Абд-аль-Мелику предназначалось судьбой даровать также своим народам целый ряд властителей. Мерван заставил мусульман присягнуть одновременно с присягой Абд-аль-Мелику и его младшему брату, Абд Аль Азизу в качестве будущего наследника. И действительно, с тех пор как в 65 (685) брат халифа был назначен наместником Египта, выказал он, по-видимому, образцовую и поистине необыкновенно благотворную на пользу страны деятельность, вполне соответствовавшую сану грядущего властелина. Между тем Абд-аль-Мелик впоследствии пожелал, и очень естественно, доставить преемство своим собственным сыновьям и под конец жизни неотступно надоедал брату просьбами отказаться от своего права. Последний умер, однако, ранее халифа (около 85 = 704); можно было теперь беспрепятственно провести задуманный план. Таким образом, один вслед за другим сели на трон четыре сына Абд-аль-Мелика: Аль Валид (86–96 = 705–715), Сулейман (96–99 = 715–717), Язид II (101–105 = 720–724) и Хишам (105–125 = 724–743); двое из них, хотя не в одинаковой степени, оказались достойными преемниками своего отца; таковым, и притом в самой высокой мере, оказался Валид. Был это властелин энергичный, который по образцу Омара умел на самых отдаленных концах своего государства, на расстоянии тысячи географических миль, твердой рукой сдерживать своих полководцев и наместников. Приближенных старался привязать к себе щедростью, а народ побуждал, что встречается слишком редко на Востоке, к разумным предприятиям на общую пользу и приводил всех подданных в неописуемый восторг воздвигаемыми им огромными и великолепными зданиями. Он оставил после себя громких и почетных свидетелей ревностной заботы своей о народном благосостоянии в разбросанных повсюду дорожных сооружениях, фонтанах, больницах и мечетях; ему же обязаны арабы учреждением первых школ. При этом халиф не дозволял шутить с собой; этим он сильно напоминал отца. Заподозрив свою супругу Умм аль-Бенин в том, что она дозволяет поэту Ваддаху посещать ее тайно, халиф однажды неожиданно вошел в ее покой. Обожатель, бывший как раз в это время тут, едва успел юркнуть в деревянный ларь, не раз уже послуживший для этой цели. Как бы невзначай сел халиф на ларь и повернул разговор, по-видимому совершенно без умысла, на тему о пристрастии жены к этому самому покою и всей расставленной здесь утвари. Продолжая разговаривать в том же тоне, повелитель наконец обратился к супруге с просьбой подарить ему один из стоящих кругом комнаты ларей. Жена должна была, конечно, изъявить согласие: она не посмела серьезно перечить и тогда, когда Валид выбрал именно тот, на котором сидел. Затем он кивнул рабам, чтобы они снесли ларь в его комнату, находившуюся в нижнем этаже. Быстро выкопана была тут же яма, несколько ниже уровня подпочвенной воды. Туда по приказанию властелина спущен был ларь, а халиф промолвил: «Кое-что и я слышал. Если это правда, да будет тебе это саваном, и мы зароем навеки тебя вместе с воспоминанием о тебе; если же неправда, не беда, если закопаем это ничего не стоящее дерево». Углубление живо забросали и на этом квадрате, покрытом ковром, халиф преспокойно уселся по своему обыкновению. С тех пор и по сие время нет никаких известий о Ваддахе. Умм аль-Бенин никогда до самой кончины не могла прочитать по выражению лица супруга никакого указания на случившееся.

Человек этот, так беспощадно и мудро умевший охранять честь своего дома, с не меньшей энергией и прозорливостью руководил управлением внутренней и внешней политики своего огромного государства. Во всем преследовал он дальше осмотрительные и величавые планы своего отца, равно и Хаджжаджа, бывшего и при нем, как и при Абд-аль-Мелике, вице-королем восточных областей и пользовавшегося неограниченным доверием властелина до самой своей смерти (95 = 714). Все трое держались крепко убеждения, выработанного еще муавией и Зиядом. Они поняли, что в интересах династии следует противопоставить партии неустанно работавших фанатиков всевозможных сект, имевших целью ниспровержение существующего правления, умеренных ортодоксов средней партии и споспешествовать всеми способами их распространению. Таким образом, постепенно в Ираке и Аравии они могли послужить такой же прочной опорой господствующей системе, какой представлялась в Сирии личная привязанность населения к правительствующему дому. Поэтому Абд-аль-Мелик дозволил Хаджжаджу продолжать начатые им старания склонить набожных людей восточной половины государства на сторону правительства. Так, например, мы слышим, что наместник ревностно заботился о распространении повсюду списков корана, который там, конечно, более, чем во всякой другой провинции, был в то же время символом арабского владычества. То же самое сообщают и о Валиде: требование изучения корана сопровождалось, по установленному раз навсегда обычаю, оказыванием халифом неизменного своего почтения к людям набожным. Та же самая цель преследовалась при сооружении Абд-аль-Меликом и Валидом и доселе сохранившихся в главных чертах больших мечетей Иерусалима и Дамаска. О последней встречается известие, что халиф в самом начале своего правления (конец 86 = октябрь 705) понудил христиан за щедрое вознаграждение уступить ему оставленную им еще при Омаре половину большого собора св. Иоанна (I том). Великолепный храм перестроен был вновь в мечеть. И поныне это здание, сильно пострадавшее от пожара в 461 (1069) и опустошения, претерпенного им от монголов при Тимуре в 803 (1401), составляет величайшую достопримечательность Дамаска и сохранило название мечети Омейядов. Весьма серьезные основания, по-видимому, заставляют также нас считать Абд-аль-Мелика основателем сооружения, высящегося на горе Мориа, так называемого «Купола Скалы». Обе замечательные постройки, если не принимать в счет Ка’бы, несомненно старейшие нам известные памятники арабской архитектуры и, само собой, свидетельствуют о развитии этого искусства в высокой степени. Для кочевого народа и маленьких городков величественные постройки едва ли требовались прежде, пока не наступил период великих завоеваний; почти повсеместно арабы довольствовались устройством палаток и хижин. Представившаяся, можно сказать, внезапно потребность сооружения достойного для богослужения помещения застигла арабов почти совершенно неподготовленными. Ввиду подобных обстоятельств мечеть Мухаммеда в Медине была попросту увеличенных размеров палаткой вроде амбара; недалеко ушли в постройках и в Куфе и других местах в течение первых десятилетий везде, где не представлялось возможности усвоить образцы христианских церквей либо подобных им других величественных зданий. Положим, еще при Омаре сооружена была мечеть на священной горе в Иерусалиме, но совершенно, по-видимому, неосновательно часто упоминаемое обозначение Купола Скалы «Омаровой мечетью». Во всяком случае ничего неизвестно о какой-либо другой постройке второго халифа, а если бы даже она и существовала, то была бы, несомненно, оттеснена на задний план сооружениями Абд-аль-Мелика. Так как возобновляемая попытка обоих мудрых Омейядов, следуя примеру Му’авии, перенести кафедру Мухаммеда из Медины в Сирию не возымела благоприятных последствий, Абд-аль-Мелик решился соорудить на месте чудесной «ночной поездки», совершенной пророком (I том), о которой говорится в Коране (17,1), святыню, могущую в глазах правоверных соперничать с Ка’бой. А когда вскоре обнаружилось, что на это трудно рассчитывать, Валид постарался возвести пред изумленными очами народа еще более громадное и великолепное здание в столице, дабы оно свидетельствовало по крайней мере о неразрывном единстве веры и династии. Но не нашлось тогда ни одного араба, знающего толк в подобных предприятиях; пришлось, понятно, обратиться к грекам. Восьмиугольное куполообразное здание «Купола Скалы» рабски напоминает известные византийские образцы; вот почему арабские историки приписывают Валиду, и весьма настоятельно, почин привлечения греческих архитекторов и мастеров. Была это, несомненно, не совершенно новая постройка. Подобно тому, как собор св. Иоанна вместил в своих стенах части языческого капища, точно так и середина мечети Омейядов вместе с куполом, по свидетельству очевидца, громко говорят и при нынешнем состоянии святыни о перестройке ее из византийской церкви. Что жекасается сохранившейся частью мозаики внутри и извне, то она как две капли сходна с таковой же в церкви Св. Марка в Венеции. Более же всего может подтвердить наше предположение следующая надпись. На одном замурованном ныне боковом портале начертано по-гречески: «Господь будет царствовать вовеки, Бог твой Сион в род и род…»