История инквизиции - [7]
Итак, средневековая цивилизация уверенно развивалась и достигла высочайших вершин к XIII веку – самому великому веку в анналах человечества. Никогда еще мир познания не был так идеально объединен, так гармоничен, так устремлен к единой цели, как в Золотые годы догматизма. Ланфранк, Сент-Ансельм, Сент-Бонавентура и Фома Аквинский были итальянцами; Джон из Сэлисбери, Роджер Бэкон, Дане Скотус и Оккам – англичанами; Хуго из Сент-Виктора и Блаженный Альберт Великий – немцами; Вильям из Шампо, Рослен, Абеляр, Сен-Бернар и Жербер – французами. Все эти люди в свое время учились или преподавали в школах Парижа. Их национальная принадлежность не имела значения, они были просто гражданами мира. Джон из Сэлисбери долгие годы жил в епархии Шартра; Ланфранк, достигнув высокого положения, стал архиепископом Кентербери и построил в этом городе собор. Знаменитый Питер из Блуа был советником Кентерберийского архиепископа и умер архидиаконом Лондона. Лишь совсем недавно удалось установить место рождения Алана Лилльского – Алануса с островов, как называли его современники. Долгое время с его именем связывали все острова между Кипром и Ирландией. По словам Ландино, Хуго из Сент-Виктора родом из Павии, Вентури называет его саксонцем, а Александр Наталис говорит о нем как об уроженце Ипра. В те времена не было ни наций, ни границ.
Если и было так в истории, когда восточные и западные умы были ближе всего к полному взаимопониманию и симпатии, то это было время великих дней Парижского университета, когда студенты обсуждали философию с арабскими докторами, когда восточные правители часто отправляли своих детей учиться во французскую столицу. А потому, когда Детский крестовый поход закончился безжалостной отправкой тысяч мальчиков и девочек на рынки рабов в Александрию, тамошний калиф, вспомнив годы учения в Париже, самолично позаботился, чтобы с ними хорошо обращались.
XII и XIII века – это период, когда мужчины могли лучше всего проявить свою силу.
«Никогда прежде и после, – пишет Гекри Адамс, – они не развивали такой бурной энергии, необходимой для достижения разных целей, и не демонстрировали такого ума, необходимого для развития этой энергии».[12]
Все идеи, все мысли того времени были центростремительными. Еще никогда человеческий разум не воздвигал такого гигантского памятника осмысленному мышлению, как в творении Фомы Аквинского «Сумма», которое можно назвать венцом догматизма. Еще никогда руки человеческие не создавали таких великолепных творений и таких чудесных врат, ведущих к жилищу души, как готические соборы. Никогда глубины таинственного опыта не были озвучены с такой уверенностью и красотой как в «Имитации мессии». Возможно, никогда поэзия не передавала таких высоких чувств, какие описаны в поэме Данте – того самого Данте, которого доктор Крам так блестяще назвал «вечным синтезом Средних веков». Однако несмотря на это, блистательные аналогии святого Фомы и великолепие «Божественной комедии» были всего лишь частью целого. Шпиль собора указывал на Седьмое небо Данте, Фома Аквинский разрабатывал свое учение так же тщательно, как архитекторы Реймса и Амьена – проекты своих творений. Внутреннее убранство собора говорит о силе энергии и радости. Его сужающиеся вверх своды, зыбкий свет, льющийся в круглые окна-розетки, высокие арки, стремящиеся вверх, к шпилю, основание которого теряется в полумраке, навевают мысли о великих тайнах, к которым святой Фома подобрался так близко. Церковь указала путь; ученые, поэты, архитекторы, художники и мистики последовали этим путем.
В этом и заключается истинное величие Средних веков. В XII и XIII веках не было ничего утопического, все дело в том, что люди того времени, жаждущие увидеть перед собой великую цель, так и не увидели ее.
«Вы можете понять… – вновь цитирую доктора Крама, – …вы можете понять, развивается эпоха или, напротив, загнивает по одному простому тесту: надо просто определить, каковы тенденции ее развития – центростремительные или центробежные. Если разрозненные частицы вместо того чтобы разлетаться в стороны, собираются в единое целое, значит, впереди удачное будущее. Если же, напротив, то, что прежде было объединено, разбивается на более мелкие части, если Церковь раскалывается на секты, а философия – на личные тенденции, каждая из которых норовит обзавестись собственной агрессивной пропагандой и своей схемой защиты и нападения, если литература и искусство перестают быть великим гласом, доходящим до всех, и становятся отличительной чертой эгоистов, имеющих о себе преувеличенное мнение, если, наконец, человеческая личность разбивается на составные части таким образом, что каждый человек ведет не дуалистическое, а множественное существование (его религия, бизнес, политика и домашняя жизнь разделены невидимыми преградами), то вы можете считать, что эпоха подходит к своему закату; но если вы достаточно мудры, то непременно оглядитесь по сторонам в поисках знаков, говорящих о приближении нового дня, серый рассвет которого забрезжил на горизонте».[13]
Итак, доминирующая характеристика средневекового общества в первую и последнюю очередь основана на общности культуры. Европа была Церковью. Жизнь вне Церкви не имела значения. Самая страшная катастрофа, которая могла разразиться над городом или целым районом, заключалась в разрыве с Церковью – интердикте, потому что интердикт мог включать в себя как мирское, так и духовное уничтожение. Стоит ли говорить, что для человека не было наказания хуже, чем отлучение от Церкви, потому что оно могло вести к ссылке или к потере гражданства. Лишиться Святого причастия было страшнее лишения гражданства. Нанести вред интересам Церкви было тем же самым, что нанести вред всему. Как, к примеру, язычник – будь он джентльменом или спортсменом – считается врагом общества, так еретик считался предателем в своем лагере. Современная ересь мешает Церкви, но она не подрывает основ ее социального порядка, потому что социальный порядок не построен на моральном единстве. В Средние века ересь была основным грехом, проделкой сатаны. Она оскверняла саму атмосферу, она угрожала духу христианства. Ересь была вызовом, богохульством, направленным против Церкви, оскорблением Богоматери и Всех Святых. Больше того, ее можно было счесть и оскорблением всего общества, потому что Церковь была его основой. Так, папа Иоанн XXII объявил коммунизм ересью, и в этом качестве имел дело с коммунизмом духовных францисканских экстремистов. В наши дни коммунизм совершенно справедливо рассматривают как угрозу Конституции. Он ударяет по нации, стоящей в фокусе социального единства. В Средние века обращались к религиозным принципам, в наше время – к политическим теориям.
